Но на Элоди произвело впечатление. Холодная мать, знает, чего добивается.
Элоди шепотом:
— Я даже не подозревала.
Снова пауза. Труди напряженно ждет, как рыболов, следящий за поплавком. Клод начинает слово невнятной гласной, осекается — вероятно, под ее взглядом.
Наша гостья — драматическим голосом:
— Все заповеди Джона высечены на моем сердце. Когда оборвать строку. «Случайности не должно быть места. Не отпускайте штурвал. И смысл. Помните о смысле. Решайте, решайте, решайте». Слушайте метр, «чтобы нарушать ритм сознательно». Затем: «Форма это не клетка. Это старая подруга, с которой расстаетесь лишь притворно». И чувство. Он говорил: «Не распахивайте душу. Правду скажет одна деталь». И еще: «Пишите для голоса, не для бумаги, пишите для сумбурного поэтического вечера». Он велел нам читать Джеймса Фентона о волшебстве хорея. После этого дал задание на неделю — стихотворение в четыре строфы четырехстопным хореем с усеченной стопой. Нас рассмешила эта затейливость. Он заставил нас спеть, например, детский стишок. «Полли, ставь скорее чай». Потом он прочел по памяти «Осеннюю песню» Одена: «Листья с веток опадут! Няньки вечным сном уснут». Почему так действенен недостающий слог в конце стиха? Мы не могли ответить. Тогда что вы скажете о стихотворении с неусеченным слабым слогом. «Венди мне раздеться помогала / И меня простынкой укрывала». Он знал все «Домашние игры близ Ньюбери» Бетжемена наизусть и опять нас рассмешил. А я по его заданию написала мои первые совиные стихи в размере «Осенней песни». Он заставил нас выучить наши лучшие стихи наизусть. Чтобы не смущались на нашем первом выступлении и вышли на сцену без бумажек. Я со страху прямо умирала. Смотрите, сама заговорила хореем.
Разговор о метре занимает только меня. Чувствую нетерпение матери. Все это чересчур затянулось. Я бы затаил дыхание, если б мог.
— Он угощал нас вином, одалживал деньги без возврата, выслушивал наши жалобы — о сердечных неприятностях, о ссорах с родителями, о так называемых творческих кризисах. Внес залог за одного пьяного поэта, начинающего, из наших. Писал письма, чтобы добыть нам гранты или скромную литературную работу. Мы любили его любимых поэтов, его мнения стали нашими мнениями. Мы слушали его беседы по радио, ходили на поэтические вечера, которые он нам советовал. И на его вечера. Мы помнили его стихи, его забавные рассказы, его афоризмы. Мы думали, что знаем его. Нам в голову не приходило, что у Джона, взрослого мужчины, корифея, могут быть свои проблемы. Что он сомневался в своем творчестве так же, как мы. Нас больше заботили любовные дела и деньги. А у него такие мучения. Если бы мы знали.