Наживка заглочена, леска натянулась — и вот добыча уже в подсаке. Чувствую, что мать успокоилась.
Эта таинственная частица, мой отец, набирает массу, обретает важность и цельность. Во мне борются гордость и чувство вины.
Добрым, мужественным голосом Труди говорит:
— Это ничего бы не изменило. Не корите себя. Мы-то знали, Клод и я. Все испробовали.
Клод встрепенулся при звуках своего имени и, кашлянув, говорит:
— Бесполезно. Сам себе злейший враг.
— Прежде чем уйдете, — говорит Труди, — хочу сделать вам маленький подарок.
Мы поднимаемся в холл, оттуда на второй этаж, мать — с печальным видом, Элоди в шаге от нее. Цель понятна: чтобы Клод успел собрать все, от чего надо избавиться. Мы вошли в библиотеку. Молодая поэтесса чуть слышно охает при виде трех стен поэзии.
— Извините, пахнет затхлостью.
Уже. Книги, сам воздух библиотеки в трауре.
— Хочу, чтобы вы какую-нибудь взяли себе.
— Нет, я не могу. Разве не надо сохранить ее в целости?
— Хочу, чтобы вы взяли. И он хотел бы.
Мы ждем, пока она выбирает.
Элоди смущена и поэтому решает быстро. Возвращается к нам и показывает книгу.
— Джон написал в ней свое имя. Питер Портер. «Цена серьезности». Там есть «Похороны». Тоже тетраметры. Замечательные стихи.
— А, да. Он был у нас на ужине. Кажется.
На этом последнем слове — звонок в дверь. Громче, дольше обычного. Мать напряглась, ее сердце застучало. Чего она испугалась?
— Я понимаю, у вас много посетителей. Большое вам спа…
— Тсс!
Мы тихо выходим на площадку. Труди осторожно нагибается над перилами. Тихо. Слышим, как Клод переговаривается по видеофону, потом его шаги, он поднимается из кухни.
— А, черт, — шепчет мать.
— Вам нехорошо? Хотите сесть?
— Кажется, да.
Мы отходим, чтобы нас не видно было снизу. Элоди усаживает мать в потрескавшееся кожаное кресло, в котором она дремала, когда муж читал ей свои стихи.
Слышим, как открылась дверь, невнятные голоса, дверь закрывается. Потом шаги в холле. Ну, конечно, еда из датского ресторана: бутерброды, моя мечта о сельди сейчас исполнится — частично.
Труди тоже понимает, кто приходил.
— Я вас провожу.
Внизу, в дверях Элоди поворачивается к ней и говорит:
— Завтра утром в девять мне в полицию.
— Сочувствую. Вам будет тяжело. Просто расскажите им все, что знаете.
— Расскажу. Спасибо вам. Спасибо за эту книгу.
Они обнимаются, целуются, и Элоди уходит. Думаю, она получила то, для чего пришла.
Мы возвращаемся на кухню. У меня странное ощущение. Умираю от голода. Измучен. В отчаянии. Боюсь, Труди скажет Клоду, что не может смотреть на еду. После этого звонка в дверь. Страх — рвотное. Умру жалкой смертью, не родившись. Но она, я и голод — одна система, и в самом деле — слышу, как с коробок сдирают фольгу. Труди и Клод едят наспех, стоя у стола, где еще могли остаться кофейные чашки.