— Сколько тебе было?
— Семь. Родители повели сестру, Мелани, перекусить в кафе, оставив меня заниматься с инструктором.
Она даже не знала, что у него была сестра.
— Ты…
— Видел?
Она кивнула.
— Сам процесс нет, зато отлично слышал. Говорят, что сход лавины звучит, как едущий на тебя товарняк, но это не так. Так звучит лишь ад. Деревянное кафе попросту расплющило. У них не было ни единого шанса. Не выжил никто.
— Натаниэль… — Она даже не могла представить тот ужас, что ему пришлось пережить. Ее мать умерла, когда ей было восемнадцать, но даже тогда она чувствовала себя так, словно миру пришел конец. А Натаниэль потерял обоих родителей и сестру, когда ему было всего семь лет. — А что было с тобой дальше?
— Социальная служба позвонила бабушке, ближайшей родственнице, но у нее хронический артрит, и она не могла меня воспитывать. Так что меня взяли дядя с женой.
В его голосе было что-то такое…
— Они плохо с тобой обращались?
Приближаясь к особенно крутому повороту, Натаниэль сбавил скорость.
— Анжелика не любила детей и согласилась меня принять лишь при условии, что меня отправят в интернат.
— Жестоко.
Он кивнул.
— Меня отослали, как только мне исполнилось восемь. Родители были не богаты, но страховка у них была. И ее истратили на мое обучение. Как ты знаешь, наша школа была не из дешевых.
— Но зачем им вообще понадобилось отсылать тебя в Англию? Можно же было и во Франции что-нибудь подыскать.
— Дядя решил, что, раз уж приходится отправлять меня в интернат, нужно выбрать лучший. А Анжелика просто хотела от меня избавиться, а когда я возвращался на Рождество и летние каникулы, нанимала мне няню.
— А после того, как тебя исключили, ты у них жил?
— Какое-то время.
— Какое-то?
— Какое-то.
Как ни хотелось ей продолжить расспросы, Каталина сразу поняла, что ничего от него больше не добьется.
— Как они восприняли твое исключение? Ругались?
— Дядя никогда на меня не ругался. Он старался как мог, но обстоятельства были сильнее. В то время он уехал по делам в Германию, и меня приняла Анжелика.
— Детоненавистница.
— Я тогда уже не был ребенком.
— Тебе было семнадцать. В Монте-Клере совершеннолетие наступает в двадцать один.
— Кажется, мы уже установили, что у вас в стране сплошные пережитки прошлого. Я был полным бунтарского духа и гормонов подростком, но не думаю, что ты способна это понять.
— Может, и нет. Мои гормоны разошлись лишь два месяца назад, когда я совершила единственный в жизни бунтарский поступок.
На секунду отвлекшись от дороги, Натаниэль бросил на нее такой пристальный взгляд, что по всему ее телу разом прокатилась волна жара. Точно так же он смотрел на нее, прежде чем снять с нее халат и…