— А это серьезно, сеньор доктор? — спросила женщина, и в голосе ее звучали одновременно испуг и покорность судьбе.
— Витамины! Витамин С! Пусть ест фрукты! И все остальное! Пусть ест, ест! Народу прежде всего нужно есть. — Это он говорил уже мне, но я-то тут при чем? И еще раз повторил, задыхаясь на этот раз от негодования: — Нужно есть!
— Я уже дала обет господу нашему Иисусу, снятому с креста, чтоб исцелил моего сына…
— Вот! Каково? Ты слышал? Обет Иисусу, снятому с креста! Держите. Будете давать ребенку это лекарство, — и он снял с полки шкафчика упаковку витамина С. — Теперь ты видишь? — Я видел. — Обет Иисусу, снятому с креста!.. Не поможет вашему ребенку никакой обет! — Это он женщине. — Ему нужно принимать лекарство! И нужно есть!
— Ну уж вы скажете, сеньор доктор! Если бы не господь бог наш, который…
— Вот оно, дружище, вот! Что ж, ступайте себе с богом, с вашим небесным спасителем. Но на всякий случай давайте ребенку лекарство. Каково, а?
Женщина ушла, а я пошутил, что, мол, витамины изобрели в нашем веке, а цингу, разумеется… — так я пошутил.
— Не смейся. Вот медицинская энциклопедия конца прошлого века, хочешь взглянуть?
Подошел к этажерке и вытащил толстенный фолиант.
— Так… Цинга. Вот здесь. Для цинги характерно то-то и то-то… Лечение: фрукты, содержащие кислоту, например апельсины, лимоны и тому подобное, а также уксус. Ничего себе! Уксус. Обходились одним уксусом. У них уксус всемогущ, все равно как отец наш господь бог…
В воздухе порхали птицы, возвещая весну, из сада доносился запах земли, возрождающейся к новой жизни. Напоминание о бытии, о начале всех начал, о непостижимом будущем, о назначении человека, о полной свободе существовать, жить. Весенний день, властный призыв к свершению судьбы — во имя чего? Во имя кого?
— Уж вы скажете, сеньор доктор, ведь если бы не господь бог наш…
Врач упрямо хочет заменить ей бога витамином С, но она за бога держится крепко.
— Уж вы скажете, сеньор доктор!
Корика протестует, еще бы — заменить господа бога витамином С. Кто знает, чего в ней больше: глупости или упрямства, она протестует, врач готов от ярости взвыть, оборачивается ко мне:
— Ты только посмотри на нее!
А я все понял. Низвергнуть бога с алтаря. Потом разрушить алтарь. Потом весь храм. А потом уничтожить и память о нем. Как будто ничего и не было. Разрушить и знак, и знамение. Видимое и невидимое. Как будто ничего и… Но Корика не хочет. Слишком глубоко в нее въелись нищета и невежество. Врач рассеянно пожимает плечами.
— Ну что я могу с ней поделать?
Видимое и невидимое. И все будет продолжаться, как будто… Как будто невидимое еще существует.