— Что, Шоурисо, разбогател?..
— Как видишь. А ты? Высохла, как сломанный сук. Если бы ты была благоразумна…
— Ты это о чем?
— Я тебе говорил. А ты не хотела…
Фелисия поставила корзину на землю. Спускалась ночь. Лотерейные билеты, прикрепленные к лацкану пиджака, трепетали на ветру, как флажки.
— Что ты говорил, Шоурисо? Ты ведь ни разу не сказал как положено. Хочешь жениться на мне?
Он посмотрел на нее долгим испуганным взглядом. Подумал и сказал:
— Жениться-то нет. Но…
Фелисия живо повернулась и поставила корзину на голову.
— Дьявол тебя побери, паук несчастный!
— Чего орешь, дура! Слушай, что скажу.
— Только мне и дела, что тебя слушать. Прощай. Поздно уже.
Криво улыбаясь, Шоурисо полез в карман. Фелисия сразу стала серьезной, огляделась по сторонам. Никого. Молча, на некотором расстоянии друг от друга, они стали спускаться вниз по дороге до поворота, где стеной стоял дрок. Здесь они заспорили. Упрямая Фелисия хотела получить плату вперед.
— Ишь, умная какая! Знаем эти штучки.
— Да ладно, ладно! Поторапливайся, и без тебя дел хватает.
Когда руки Шоурисо уже были на земле, ему ничего не оставалось, как сунуть ей деньги. Вот тут-то Фелисию и прорвало, она дала волю злобе: оскорбления, издевки посыпались на голову Шоурисо, а в довершение торговка толкнула на него кресло. С большим трудом Шоурисо удалось вскарабкаться на кресло и двинуться в город. Он взмок от невероятных усилий и ярости.
На дороге Сейшасы натолкнулись на злую, бормотавшую что-то себе под нос Фелисию, но ничего не заподозрили. Ничего не заподозрили они и после, когда следом за ней, прямо им навстречу, крутя изо всех сил колеса, появился запыхавшийся Шоурисо. Он призвал на помощь ночную темноту и, стараясь скрыть гнев И досаду, набрал воздух в легкие и бессмысленно во все горло заорал:
— Тысяча шестьдесят семь! Смотрите таблицу!
Как-то в кафе Артур, коренастый и плотный, как все кавалеристы, склонившись над моим столиком, кинул мне пачку листовок.
— Почитай-ка это. И подумай. Только хорошенько подумай, чтобы уж раз и навсегда, умник. Мы все тебя ждем.
А меня и правда вечно одолевали сомнения. Только-только подымалась тогда из руин моя несчастная страна, покрытая пылью и ранами. И тут же, из всех темных щелей, словно полчища крыс, повылезали и набросились на нее банды политиканов. Радикалы, прогрессисты, традиционалисты, легитимисты, независимые, авангардисты, историки. Да еще каждая делилась на правое и левое крыло. И это не считая всяких мелких группировок с чисто местными, провинциальными, даже районными интересами, вроде «Союзных» или «Объединенных», что вовсе не одно и то же; и, как и следовало ожидать, у них тоже имелось свое правое и левое крыло, а кроме того, еще и центристская группировка. Эта разноголосо визжащая свора подвергала тяжелому испытанию терпение и мудрость страны. Политиканы, словно ярмарочные зазывалы, оглушали своими воплями города, сотрясая воздух через мегафоны, по радио, просто с открытых трибун. Были среди них худосочные и толстые, лысые и пышноволосые. Были трепачи и мудрствующие лукаво проповедники, они сдабривали свои речи грубоватыми шутками и глубокомысленными цитатами из классиков, вещали стоя или сидя, прихлебывая из стакана с водой или не прихлебывая. Нашелся среди них и один молодчик, чье красноречие было, по всей вероятности, рассчитано на самую темную безграмотную толпу; стоя на табуретке, он поначалу словно бы гипнотизировал слушателей — ну точь-в-точь как змея свою жертву, и только потом оглушал людей потоком лозунгов.