Уже тогда распространялись пропагандистские листовки и памфлеты, воспроизводившие радиосообщения, а иногда и толкования рекламных агентов. Речи Великого Голоса становились каноническим текстом, словно Священное писание, и никакие комментарии не могли ничего изменить, преувеличить или преуменьшить. Если же они хоть что-то меняли, хоть как-то извращали суть, сразу же находились люди, восстанавливавшие текст во всей его первозданной, незамутненной чистоте. А поскольку нам хватало собственных головоломных мыслей, а конкретных идей было маловато, всем комментариям (столь многочисленным и сложным, будто речь шла о новом Аристотеле) мы предпочитали блаженные минуты прямого радиовещания. Свои «послания» (как тогда говорили) Филипе неизменно начинал обращением «Друзья». Потом с устрашающим спокойствием он говорил о несчастьях нашей страны, требуя от всех, в особенности от молодежи (потому что на нее он возлагал самые большие надежды), самоотречения и силы духа, то есть как раз того, к чему нас влекло сильнее всего, а в конце своего выступления он обещал (и мы ему верили) «мир и благополучие народу». За Великим Голосом не стояла никакая партия, а значит, ничто его не сковывало, не ограничивало. «Наша партия — всеобщее благосостояние! Наша программа — спасение страны!» Я хорошо помню, как был потрясен, когда однажды ночью услышал из уст Филипе великую, незабываемую фразу. Он говорил нам о политических болтунах, о недоверии народа, он в который раз призывал молодежь к борьбе и самопожертвованию. И добавил глубоким, проникновенным голосом пророка: «На рынке славы имеет хождение только одна монета — кровь». Вот так да! У меня вырвался вопль восторга. Ведь кровь — именно та цена, которую мы жаждали заплатить! Только самопожертвование могло выявить самых достойных из нас, только оно могло придать высокий смысл всем нашим делам. Ведь ценность вещей — теперь я это хорошо понимаю — определяется главным образом не полезностью их, а стоимостью. И тогда все мы лихорадочно кинулись искать случай, чтобы проявить свой героизм. Черт побери, как же дорого нам это досталось! Тогда Филипе был уже не просто Голосом, он стал Великим Человеком, и его изображение, походившее на лик господень, появилось на плакатах. Свирепый взгляд, стриженные ежиком волосы — вид у него был необычный и властный, короткая стрижка подчеркивала жесткое выражение лица, утверждая его право на власть, его сверхчеловеческую сущность. Поначалу большинство народа хоть и знало о нас, но не придавало того значения, которого заслуживали все мы, а прежде всего — сам Филипе Величайший. Конечно, как я уже говорил, многие поддерживали нас, находились и противники. Однако делалось это без особого пыла, без слепой любви или слепой ненависти, а мы были рождены для яростных чувств. Вот почему зачастую мы расклеивали плакаты и сами же срывали их, чтобы иметь повод к протесту и будоражить несчастный и без того измученный до предела народ. Разъезжая по стране, мы создавали пропагандистские кружки, разрабатывали подпольные кодексы тайной чести, разукрашенные девизами и символами. Все, что мы делали, было окутано темным покровом тайны. Мы заучивали наизусть большие куски из речей Филипе и поэтому, когда говорили перед сочувствующими, не были оригинальны ни в провозглашении хвалы самому Филипе, ни в яростных призывах. Но главное — нас вдохновляла и окрыляла беззаветная преданность Хозяину. Мне она давалась с трудом. Но зато какое безграничное и острое наслаждение — без оглядки отдать свою судьбу в руки того, кто заставил тебя повиноваться! Оно сравнимо лишь с тем, что испытываешь, покоряясь неотвратимому року. С той разницей, однако, что некоторым из нас преданность Хозяину позволяла еще и причаститься его божественному величию. Я пытаюсь понять себя до конца. Пытаюсь именно сейчас, когда ни на что уже не надеюсь, а просто сижу в камере и жду, когда меня повесят. Думаю, что притягательная сила Хозяина и наша жажда повиновения объяснялись прежде всего тем, что слишком уж трудно нам было самим отвечать за себя. Жизнь с ее грезами оказалась сильнее нас. Пусть только кто-нибудь примет на свои плечи ответственность за нашу жизнь и мечты — и мы заплатим ему собственной кровью.