— Нет, подумать только! Поднять такой шум из-за звезды! Не нашли ничего поважнее. Да пусть хоть их все украдут, я сна не лишусь.
Но Сигарра стоял на своем, твердо убежденный, что это совсем не такой пустяк, как кажется:
— Вот уж нет, сеньор Говерно. Вот уж нет! Сегодня одна звезда, завтра другая. Звезды жизнь украшают — это ни для кого не секрет. А украли самую красивую. Могли бы взять и похуже. Так нет, именно эту, самую красивую. Нельзя такое допускать, нельзя.
Сигарра говорил без умолку, приводя все новые и новые доводы, и так возмущался, что очень скоро многие стали на его сторону. Ведь не может же человек возмущаться просто так, без причины. Матери Педро, говоря откровенно, было наплевать на то, что украли звезду. Звезд много, и кричать о пропаже одной звезды — все равно что сокрушаться из-за потерянной маслины. И потом она только летом, после трудового дня, и то не каждый вечер, выходила на порог дома подышать свежим воздухом и смотрела на звезды. А чаще не смотрела. Какая нужда глядеть на них все время — раз увидела, и хватит. Отец же просто смеялся: с ума, что ли, все посходили? У него украли мула, одну-единственную курицу, которая вот-вот должна была снести яйцо, горшок с коровьим навозом, который он целую неделю собирал, чтобы удобрить землю под капусту, — и никому никакого дела! А тут звезда. Но так как он не хотел поддерживать этого не по заслугам спесивого Говерно и очень хотел уважить старика, приходившегося крестным отцом его Лене, то спросил, кто же этот прохвост, который украл звезду. За ужином только и разговоров было что о звезде. Педро делал вид, что ничего не слышит. Он, чувствуя свою вину, постарался как можно скорее поесть и забраться под одеяло, чтобы его не видно и не слышно было. И коробку не трогал: не дай бог мать и отец увидят звезду. А когда о ней все забудут — должны же когда-нибудь забыть, все забывается рано или поздно, — он снова будет открывать коробку и любоваться своей звездой.
Со временем о звезде забыли. Тогда-то он и открыл коробку, но чуть-чуть, чтобы не искушать дьявола.
Как раз этой ночью, когда уже все спали, мать вдруг забеспокоилась, что забыла пригасить огонь, — не случилось бы пожара. Совсем она его, разумеется, никогда не гасила, чтобы не ходить к соседке Питароте. Та имела обыкновение, когда к ней приходили за огнем, поднимать такой шум, точно пришли за ее душой. Проходя мимо комнаты сына, мать вдруг заметила под дверью яркую полоску света. Какое-то предчувствие охватило ее. Ей стало страшно — не надумал ли Педро подпалить дом? Она решила поймать его на месте преступления и выпытать, где это он раздобыл огонь, поэтому тихонько приоткрыла дверь и заглянула внутрь. Да так и застыла на пороге с раскрытым от изумления ртом. Педро сидел на кровати, а в руках у него была звезда. Лицо его светилось от счастья, руки, казалось, горели огнем. Мать не поверила глазам, но, видя восторженное лицо сына, пришла в ярость, подошла к нему и выхватила звезду. Но тут же, громко закричав, бросила ее на пол. На крик прибежал проснувшийся отец и застал обоих плачущими. Педро плакал, сам не зная почему. Скорее всего, потому, что всем было безразлично, почему он плачет, а мать плакала от боли: обожгла руку. Звезда же не разбилась. Она лежала на полу и заливала комнату ярким светом. Мать, придерживая здоровой рукой обожженную, продолжала голосить. Пожалуй, слишком громко: могли услышать соседи, и отец решил положить этому конец, прикрикнув на них. Матери он сказал: