Он оттеснил меня плечом и вошел, нечаянно обрызгав из ведра, потом тщательно запер дверь. В этой схватке с цепным псом генерала я проиграла, но интуитивно чувствовала: что-то должно вот-вот случиться. И это произошло в ближайший вечер.
На закате я помогала садовнику подрезать розовые кусты. Старик Бруно сначала отнекивался, ворчал, что не пристало молодой фрау заниматься черной работой, но я капризничала и упрашивала:
– Пожалуйста, миленький Бруно. Мне так скучно… Я совершенно не привыкла сидеть без дела, в замке нет ни Интернета, ни телевизора. Кроме Жюли, и поговорить не с кем.
Садовник непонимающе выпучил глаза, но позволил помочь ему. Я нацепила фартук поверх простенького платья с удобным корсажем, почти не сковывающим движения, и, негромко по-русски мурлыкая песенку, занялась розами.
На закате замок преображался.
Черепичные крыши отсвечивали медью, угрюмые башни наливались спелым золотом, окна посверкивали рыбьими чешуйками, только одно из них оставалось темным и будто поглощало свет – заколоченное наглухо окно запретной комнаты.
В отдалении протрубил рог. Я вскинула голову и сощурилась на палящее солнце.
– Что это может быть, Бруно?
Садовник нехотя оторвался от кустов и пояснил:
– Охота, фрау.
– Когда же его сиятельство успел улизнуть из замка? – удивилась я, и кольнула обида.
С одной стороны, адъютанту нужно во что бы то ни стало вытащить хозяина на свежий воздух, отвлечь от черных мыслей и разрушающего порока, с другой – мог бы поставить в известность и новую хозяйку, то бишь меня.
Рог протрубил вновь, на этот раз куда ближе. Мелодичный глубокий звук эхом прокатился по горам, ему вторил переливчатый лай собак.
– Это не его сиятельство, а его величество, – сказал Бруно и принялся нервно обтирать о фартук испачканные землей руки. – В земли Мейрдорфские пожаловала королевская охота.
Я вздохнула и, тоже обтерев руки, стащила фартук через голову. Хотелось пить, и я побрела к фонтанчику, журчавшему в тенистом уголке сада. Перегнувшись через мраморную чашу, набрала полную горсть родниковой воды, но едва успела донести до рта, как живая изгородь покачнулась, и что-то перемахнуло через нее, обдав меня запахом взмыленного тела. Вода, конечно, вся выплеснулась на платье, а я сама откачнулась и повалилась спиной на изгородь. Сердце подпрыгнуло к горлу, кровь прилила к щекам, и я привычно ухватилась за кулон, но он был безмятежно теплым, будто успокаивал и говорил, что опасность не грозит. Это и вправду было так. Напугавшее меня существо жалось к плющу, дрожа на тонких ножках-прутиках.