– Е duro campo di battaglia il betto?
Оставим тяжелые и холодные изыскания историку и археологу. Да и те должны ли легкомысленно отвергать национальные легенды? Ученые! Не разоряйте народного богатства, когда ничем не можете заменить его; о том вас просят и отечество и поэзия. Сам мудрый Герен пишет про ученого Нибура, старавшегося опрокинуть все принятое до сей поры в Римской истории: «Острота ума не всегда бывает чувство истины».
Виченца и Падуя как будто задумчиво глядят на влажную Венецию и ей приносят печальную, но драгоценную дань своих воспоминаний.
Венеция, некогда гордая невеста Океана! Сколько раз взоры мои обнимали твои лагуны, острова и гармонические здания! Как часто я летала по твоим каналам и мечтала видеть в черных продолговатых гондолах то сны прошедшей твоей славы, то образ скоротечных часов живых ночей итальянских! Волны морские могут залить тебя, твои дворцы, твои храмы, смыть радужные краски Тициана, но имя твое, Венеция, звучит на золотой лире Байрона. Стихи великого Поэта есть неприступный, неразрушимый пантеон.
Диалект венецианский мил, как лепетание ребенка, и наполнен, как он, природною поэзией. Не видны ли краски Тициана в трех словах баркаролы: dia s’abozza il giorno: уж обрисовывается день. «Скоро ли пройдет гроза», – спрашивала я сегодня у крестьянина. «Уже горы светлеют», – отвечал он мне – и в этом ответе картина. В изречениях простого русского народа я также находила часто черты поэтические: «С тех пор как ты с нами, – говорила крестьянка своей госпоже, – и солнце светлее, и воздух как-то легче». Нет ли в этом приветствии какого-то восточного воображения на Севере? Солнце, тихий воздух так дороги там, где снег полгода покрывает спящую землю, что крестьянка не нашла лучшего сказать своей покровительнице, как сравнить ее присутствие с любимым и редким благом природы.
Нрав народов, говорящих на диалекте венецианском, так как и их наречие, приятен и приветлив. Они, как все итальянцы, благородны, привязаны. Кочующие писатели! Пора вам мириться с правдой, пора вам не судить о нынешних итальянцах по летописям среднего века, о французах по преданиям времен регента, русских же по рассказам Маржерета, Ансело или Массона! Путешественник, не знавший языка, обычаев, наполненный предрассудками, мимоезжий, торопливый, может ли основать суждение? В дорожной, скучной, пыльной карете, погруженный в медвежью шубу, борющийся с метелью и холодом, иностранец может ли в гостиницах понять характер людей природы? Всякая наука требует времени и таланта; сколько же более нужны они в познании народа и человека? Конечно, утонченный ум может скорым взглядом поймать некоторые разбросанные замечательные черты, ибо каждый народ имеет свои общие, – согласна, но, чтобы быть Лафатером народа, нужен гений, не всем данный, до правды же каждый мыслящий может достигнуть учением и глубоким наблюдением. Народ итальянский, населяющий малую часть Европы, составлен из стихий столь различных, что можно применить к нему слова Мицкевича: «Это мир мозаиков, в котором каждая часть дышит своею жизнию».