Падуя. Мая 25
Древним Джиотто, законодателем правильного рисунка, расписана алфреско вся церковь, стоящая близ римских развалин арены. Головы, выражения их напоминают кисть Рафаэля и доказывают, сколь часто сей ангел живописи смотрел на сухие, но благородные произведения основателя Флорентийской школы. Последний суд занимает целую стену той церкви: от Бога Саваофа с одной стороны течет на спасенных луч благодати, с другой – луч гнева Господня на осужденных, а Сатана и поглощает и бросает отверженных в неугасаемое пламя. Тут какой-то Папа идет на вечное мучение, но, хотя падший, не теряет привычки своего сана земного: он благословляет другого грешника, который стоит перед ним на коленях. Глубокая мысль! Сколь часто благословение руки не соответствует благословению сердца! Сколь часто формы религии отделены от чувства ее и суть не что иное, как пустая пелена, содержащая один пепел и кости! Но что чувствительнее, святее искреннего, душевного благословления? Оно падает на главу младенца, как роса на нераспущенный цветок; он залог примирения и прощения, – и под сенью чистого благословения даже целые поколения долго цветут и красуются.
В том же храме вдруг три имени являются памяти; имена Джиотто, Микеланджело и Данте. Смотря на последний суд, кто не вспомнит о фреске пророка-художника. Предмет один, понятие не то. Между двумя произведениями, которых нельзя сравнить в совершенстве исполнения, мы видим ту же разницу, какая есть между статуями первых времен резьбы Греческой и века Фидиаса. Джиотто как-то боится дать слишком много движения своим фигурам. У него люди без страстей, и мудрая рука его рисовала последний суд терпеливо, без страха, без порывов. Микеланджело, напротив, живописуя тот же предмет, живет и действует в своей картине, – сам протягивает скорую руку спасенным, сам поражает громом преступников, ведет барку Харона и сам ужасается лиц отверженных, явившихся под его кистью. Христа же, чтоб изобразить во всей силе, во всей красоте, он одарил чертами эллинского бога солнца, поэзии и гения. Христос у него походит на Феба – мысль смелая, но изящная.
Флоренция
Первое желание души любящей – изливать в дружескую душу все впечатления приятные и все чувства очаровательные, кои я пью с воздухом Италии. Хотела бы излить их в письме к другу, но друг мой в печали: так могу ли напомнить ей о блаженстве земли?..
Тут я вспомнила о знаменитом Миланском хореографе Вигано. Молчаливая поэзия его балетов горела духом великого художника, и картины его живые дышали мыслию глубокою. Супруга и сестра счастливого Титана, живущая с семьей своей в раю земном, вдруг вспомнила о страждущих братьях в Тартаре и опечалилась. «Хочу к ним, – изъяснялась она, – я с ними повидаюсь и опять буду к вам». Прощаются с нею нежные дети и посылают к страждущим Титанам цветы и плоды, коих там не видят. Удаляется мать, сходит в подземное страдалище; мучения встречают ее там и провожают утешительницу. «Вот, – говорит она братьям, – возьмите, вот свежие плоды и цветы душистые; они растут у нас, и у вас их нет более…» Но они вздрогнули…