открыл его. На мою обувь посыпались блестки, и письмо внутри было переполнено наклейками и
витиеватым почерком, который рассказывал мне, что она считала, будто мы можем быть
родственными душами. Я даже имени ее не знал, пока не прочитал его в конце записки: Пейдж, с
сердцем из блесток над «й». Не думаю, что в тот момент я осознавал, насколько это мало,
четырнадцать лет.
Но стоя здесь, дожидаясь, когда заговорит Себастиан…я – Пейдж. Я – эмоциональный
ребенок. И внезапно это кажется стремным – или абсолютно по– детски – прийти сюда и принести
ему еду. Какого черта я творю?
Он медленно достает свои наушники.
Мне хочется свалиться от облегчения: его покрасневшие щеки говорят мне все, что нужно
знать.
– Таннер? – он ухмыляется, так широко. – Привет.
– Привет, да, я…
Он бросает взгляд на часы на экране его ноутбука и делает очевидное замечание:
– Ты покинул кампус.
– А разве не как все?
– Вообще– то, нет, – снова вернув ко мне внимание, он смотрит на меня с небольшим
замешательством.
– Я…принес тебе ланч, – я опускаю взгляд на еду в своей руке. – Но теперь у меня такое
ощущение, что я нарушил закон.
Вглядевшись повнимательней в то, что я предлагал, он спрашивает:
– «Панда Экспресс»?
– Да. Отвратительно, я знаю.
– Точно. Но, в смысле, раз уж ты здесь…
Он ухмыляется мне. И это единственное приглашение, что мне нужно.
Я открываю пакет, протягивая ему одноразовый контейнер с лапшой и второй с курицей в
апельсиновом соусе.
– У меня еще есть креветки.
– Курица подойдет, – открыв ее, он стонет, от чего все мое тело напрягается. – Умираю с
голода. Спасибо.
Знаете такие моменты, ощущения настолько нереальные, что у тебя возникает
обоснованное « я действительно здесь» ощущение ? Когда ты не только используешь
преувеличения, но и, на мимолетную секунду, испытываешь вне телесные ощущения? У меня так
прямо сейчас. Голова кружится от того, что стою здесь, рядом с ним.
– Мой отец называет ее – курицей для толстожиров, – говорит он мне, когда я выдвигаю
стул рядом с ним и сажусь.
Я моргаю, пытаясь привести в чувство свои разум и пульс.
– Я не стану рассказывать ему, если не хочешь.
Себастиан смеется.
– Он ест ее, по меньшей мере, дважды в неделю, так что не парься.
Я наблюдаю, как он уплетает еду, используя вилку, а не палочки, умудряясь аккуратно
вкладывать горстку лапши в свой рот, не измазав подбородок. В нем есть что– то, как в тефлоне:
он всегда выглядит сжатым, чистым и продезинфицированным. А глядя на меня, мне становится