– Мои голоса, – пробормотала Жанна, – они… не сказали, что будет так больно… – Она разрыдалась, слезы ручьями текли по ее потному и грязному лицу, такому красивому даже сейчас. Однако привычный юноше свет оно больше не излучало, и это вызвало у Габриэля ужас.
Они опустили Жанну на траву.
– Лежи и не двигайся, – велел ей Габриэль.
– Плохо дело, – раздался голос непонятно откуда взявшегося Ла Гира. Он должен был возглавлять атаку на левом фланге.
– У меня есть амулет с травами, – сказал один из солдат. – Вот… можно приложить к ране, это…
– Нет! – на удивление твердо сказала Жанна. – Я лучше умру, но не сделаю ничего против воли Бога!
– Жанна, – окликнул ее Габриэль, медленно она перевела на него покрасневшие от боли глаза, они встретились взглядами. – Жанна… ты не умрешь. Господь тебе не позволит. Ты еще не сняла осаду Орлеана.
– Это сделаешь ты, – тихо улыбнулась девушка.
«Нет, нет…»
– А как же король? Ты должна привести его в Реймс! – Габриэль поднял голову; Ла Гир умоляюще смотрел на него, словно просил уговорить Жанну остаться.
Дева на мгновение – которое длилось целую вечность – закрыла глаза. Затем резко их открыла, сцепила зубы и глухо застонала, левой рукой сжала стрелу и начала вытаскивать. Ее лицо неожиданно засияло, несмотря на то что она кричала, удивляясь, с какой болью наконечник стрелы покидал ее тело, разрывая плоть. Из раны хлынула кровь.
Бог не призовет ее. Она не умрет. Не сегодня.
Картина поблекла, поглощенная серым туманом коридора памяти.
– С тобой все в порядке?
Саймон кивнул и облизал губы.
– Я знаю, что в тот день она не умерла, – сказал он.
Но Габриэль этого не знал.
– Тебе нужен перерыв?
– Нет, – ответил Хэтэуэй, – продолжаем.
Он уже так долго сопровождал Жанну на ее пути… Ему непременно надо стать свидетелем ее легендарной победы, которую в наши дни Орлеан отмечает десятидневным фестивалем в память о Жанне д’Арк.
Туман вновь материализовался в форт Турели, но уже без шума и суеты битвы.
– Жанна, мне очень жаль, – проговорил Орлеанский бастард, – люди устали и проголодались.
Девушка уже была в латах, закрывавших ее забинтованную грудь. Лицо у нее было бледное и осунувшееся, и тем не менее никто бы не догадался, что она ранена.
– Я понимаю, – сказала Жанна; капитаны удивленно переглянулись. – Я скоро вернусь.
Она поднялась и в сгущавшихся сумерках направилась к тому, что осталось от брошенного без присмотра виноградника. Габриэль вскочил, чтобы последовать за ней, но она подняла руку и передала ему свой штандарт.
– Не в этот раз, – сказала Жанна и ушла, ее тень смешалась с вытянутыми вечерними тенями.