Габриэль не мог прийти в себя от потрясения, но герцог Алансонский был неумолим.
– Эта пара вызывала у Филиппа беспокойство. И в середине мая, за две недели до казни Жанны, он послал к ней в камеру герцога Линьи с предложением выкупить ее назад, если она даст согласие никогда не поднимать оружие против бургундцев или англичан. Но… она…
– Она решила, что это ловушка.
– Да. Филипп подумал, что все улажено, когда Жанна согласилась никогда впредь не надевать мужское платье. Но потом… о, Габриэль… – Герцог не мог говорить от горечи и негодования. – Кошон приказал стражникам забрать ее платье. Они оставили ей только мужскую одежду.
– Поэтому она снова «впала в ересь», – прошептал Габриэль, а потом твердо произнес: – И это стоило ей жизни.
– Жанна была слишком юной, чтобы понимать, что происходит вокруг. Она даже не была ассасином. Тамплиеры знали это. Она не должна была умереть, Габриэль. Ты помнишь Жака де Моле?
– Что? Да… помню… – Габриэль смущенно посмотрел на своего старого друга.
– Он установил строгие правила, которым должны были следовать все тамплиеры. – Карие глаза герцога вспыхнули решимостью. – Мы верим, что меч Жанны до этого принадлежал ему. И в руках Девы он работал так, как того хотел Жак де Моле. Его сожгли как еретика. И он бы ни за что на свете не пожелал, чтобы его орден казнил тем же способом девушку, которая обращалась с его мечом с такой любовью в сердце, как и он сам, пусть даже она и не знала ничего о тамплиерах.
– Зачем ты мне все это рассказываешь? – с напором и чуть не плача спросил Габриэль.
– Чтобы ты знал, что тамплиеры постоянно делали попытки предотвратить смерть Жанны. Орден не убивал ее, это сделали два корыстных и самолюбивых человека. Они шли на поводу собственных интересов и желаний, они были далеки от цели – улучшить род человеческий. И орден думает, что ты, возможно, заинтересован в том, чтобы восстановить справедливость.
Медленно Габриэль поднял голову. Лицо его посуровело, губы сжались в тонкую линию.
Изображение на экране снова сначала померкло, а затем сменилось другой картинкой. Пожилой человек сидит в кресле, слуга кладет ему на лицо салфетку, смоченную в горячей воде, выкладывает на столик небольшую бритву и мыло для рутинной процедуры.
Тень мелькает у слуги за спиной. Габриэль обхватывает рукой его шею и сжимает, пока перепуганный малый не отключается. Затем он хватает бритву и прижимает ее к горлу сидящего в кресле мужчины.
– Этьен? – раздался из-под салфетки недовольный голос Пьера Кошона. Голос по-стариковски тонкий и высокий, ни намека на некогда зычного оратора, который своими каверзными вопросами долгими часами мучил полуголодную, изнуренную девушку.