Мы любили друг друга, когда ходили в музей Достоевского на Божедомке и подолгу простаивали перед пластиковым кубом со старинной перьевой ручкой в нем, которой были написаны «Братья Карамазовы».
flickr.com/photos/123427561@N02/sets/72157644187441113/show/
Мы любили друг друга, когда хозяйка уезжала в Германию и мы получали во владение весь этот огромный, заполненный старинной мебелью, бронзой и картинами дом и устраивали в нем пиры, созывая своих друзей, таких же нищих литераторов и художников. Мы любили друг друга, когда дважды женились и разводились. Когда вынашивали и рожали нашего ребенка. Когда на первый мой гонорар уехали на майские в Ленинград, и администратор гостиницы, увидев свежий штамп в наших паспортах, поселила нас в отдельном номере со сказочным видом на город Пушкина и Петра. Когда строили наш кооператив, в четыре руки переводя со всех языков на сберкнижку прозу народов СССР. Когда ездили отдыхать в волшебный Крым.
Иногда я хожу к нашему дому. Гуляю туда-сюда по бревенчатому городку из дюжины ветхих, доживающих последние дни домов, окруженному Москвой. Дачный поселок был выстроен в 30-х Тимирязевкой для своей профессуры, да так и дотянул до наших дней, как старческая вставная челюсть, прилепившись к № 33, мастерской Вучетича, сосуществуя с ним через дробь, опираясь на разделительную палку числительного, как на костыль.
flickr.com/photos/52513509@N04/4841035302/sizes/m/
Над дорожкой все так же нависает в лесах огромная голова Родины-матери в масштабе один к одному. Фигуру для мемориального комплекса на Мамаевом кургане Вучетич, по легенде, вылепил со своей жены, которая, как и скульптор, давно лежит в могиле, но по-прежнему волнует своими формами, отлитыми из 55000 тонн бетона и 2400 тонн металлоконструкций. А голова Родины-матери скопирована с Триумфальной арки в Париже и на самом деле принадлежит гениальному карандашу Делакруа, за которого заступиться, получается, некому.
Изобилующая грамматическими ошибками и опечатками рукопись последней повести рассказывает о начале жизни автора и о многом умалчивает. Эту историю этой любви я знаю с другой — непарадной ее стороны. Когда-то она отравляла мне жизнь своей непереносимой бредовостью — чтоб отомстить охладевшему к ней однокласснику, автор по совету знающей все на свете подруги идет к пьяному соседу и отдается ему, теряя чистоту. Природа чувства, не терпящего грязи, потом будет мстить за себя. Но ничего этого в повести нет. Плутания одинокого, потерянного существа среди домов, дерев и людей, озаряемые вспышками то счастья, то несчастья, едва переносимыми, прекрасными и разрушительными...