б) выявление анстисоветской и уголовнопреступной деятельности к/р элементов, авторов к/р листовок и лиц, проявляющих пораженческие и повстанческие настроения;
в) выявление и изъятие незаконно хранящегося у населения оружия, боеприпасов, взрывчатых и отравляющих веществ;
г) освещение политических настроений среди населения.
<...> В тех случаях, где агентурно-осведомительная сеть по количеству и качеству не отвечает требованиям, произвести дополнительные вербовки квалифицированной агентуры".
В общем, все как в тридцать седьмом:
шпионов и диверсантов - полно, про них знают, но почему-то арестовывают только сейчас.
И пошло, и поехало.
Всех немцев - немедленно на учет. А
что делать с целой республикой - автономной республикой немцев Поволжья, приютившейся возле Саратова? Кого надо (а кого - надо?) - немедленно расстрелять, а вообще республику сей же час упразднить, а немецкое население оной - сослать. За Урал. В трудармию. Так и сделали.
А еще извлекли из лагерей тех немцев-коммунистов и антифашистов, кого в тридцать седьмом не дострелили - и дострелили. Так, из Унженского лагеря НКВД срочно этапировали в Москву полумертвого члена ЦК КПГ и члена Исполкома Коминтерна Гуго Эберлейна, отбывавшего там пятнадцатилетний срок, тут же оформили дело на доследование,приговорили к расстрелу и, ясное дело, расстреляли.
То же и с уцелевшими в лагерях финнами.
А уж про латышей и говорить нечего - этих, как и в тридцать седьмом, летом сорок первого расстреливали пачками.
Но "зачистка" Москвы в самые первые дни войны - это были только цветочки.
Суд скорый и неправый
Третьего июля совершенно неожиданно для всех по радио выступил Сталин.
Оклемавшись после первого испуга (могли ведь и сместить его, приехав к нему на дачу, члены Политбюро и военные, да разве достало бы у них, трусов, всего лишь за три года до этого бросивших под нож своих товарищей по партии, Гражданской войне да и просто, как теперь принято говорить, по жизни, смелости сделать это?), вождь назвал слушающих его "братьями и сестрами" и указал, что теперь надо делать, чтобы победить врага.
"Братья и сестры", большинство из которых так и не могло осмыслить, почему из сводок Совинформбюро нельзя было понять, что происходит на фронте, опять, в который уж раз, вождю поверили.
Во все поверили - и в то, что на оставляемой врагу территории нужно уничтожить и истребить все, что можно уничтожить и истребить: заводы и фабрики - взорвать, хлеб - сжечь, скот - порезать. Ну а то, что миллионы "братьев и сестер" при этом будут брошены на произвол судьбы и обречены на вымирание, это Большого брата не интересовало. И долгие еще десятилетия после этого всяк советский человек, заполняя анкету по учету кадров, должен был непременно ответить на вопрос, а не жил ли он или, может быть, его родственники на оккупированной территории. А коли жил - те, кто постарше, знают, что из этого следовало...