— Моя мама, — говорит он. — Она пела. Профессионально некоторое время. В пьесах и прочем, прежде чем залетела и вышла замуж за моего мудака-отца.
— Ого.
— У нее был прекрасный голос, — тихо посмеивается он. — Не многим малышам поют «Мадам Баттерфляй» вместо колыбельной. Она хотела, чтобы я был лучше.
Мое сердце сжимается от жесткости в его выражении, как будто он что-то сдерживает. Эмоцию. Кажется, что даже мужчины, которые трахают стриптизерш в задних комнатах, а затем преследуют их, тоже испытывают чувства. Я не хочу переживать, но сочувствие пробирается в меня, как лучики солнца в каждую щель города — его не остановить.
— Мне жаль, — наконец произношу я. Потому что, хоть я и не знаю конец его истории, мне на самом деле жаль. Обращался ли этот мудак-отец с ними плохо и убил ли ее в конечном итоге, или она недавно умерла печальной смертью, но я знаю, что финал не очень счастливый. Вижу это по его сжатым челюстям и напряженности его кулаков.
Я сглатываю, думая о своей матери. Наверное, она хотела лучшего для своей дочери, чем профессию стриптизерши.
— Может быть, она понимает, — говорю я, а голос дрожит. — Может быть, она знает, что ты делаешь все возможное.
Он смотрит вниз, и я могу видеть только его профиль. Мы проходим еще один квартал, прежде чем он берет себя под контроль.
— Ты напоминаешь мне ее, — наконец говорит он.
Я почти спотыкаюсь, хотя передо мной ровный тротуар. И я никогда не бываю неуклюжей. Винить в этом можно лишь чистый шок. Но я заставляю себя идти дальше, опуская голову. Возможно, я ожидала не этого, но знаю, что от Кипа это — самый большой комплимент.
— Спасибо.
— У нее было столько мечтаний. И никакой надежды.
Может, и не комплимент. Эти слова заставляют меня рассердиться на то, что он мог подумать о ней таким образом. Подумать обо мне таким образом — столько мечтаний и никакой надежды.
— Это несправедливо. Она могла надеяться, но говорила тебе.
Кип смеется.
— О, она говорила мне. Рассказывала мне об особняке, в котором мы живем, и о путешествиях по миру. Мы жили на гребаных каменных обломках этих мечтаний. Мы обитали в них. Ничего больше не было. Вместо достаточного количества еды на обед у нас были истории. Она этого не заслужила. И ты тоже.
— Это не то, что я делаю. Я не жду, когда кто-то придет с особняком или билетом на самолет. — На самом деле, я была бы не против билета на самолет прямо сейчас. Но я сыта по горло особняками с их замками и секретами.
— Ты знаешь, откуда у тигра взялись его полосы?
— А должна?
— Возможно, нет. Это было в книге рассказов Киплинга, в старой книжке из гаражной распродажи. — Его улыбка и издевательская, и нежная одновременно.