Одно плохо – он никак не хотел отпускать меня одного к своим гвардейцам. Мол, худо у него на душе, а при виде меня страх за Марину Юрьевну, ну и за Ксению, проходит. Пришлось напомнить о той куче дел, про которые я говорил ему вчера, а для верности срочно придумать паручку дополнительных. Мол, коли едем к мусульманам, было бы неплохо выяснить у них основные нюансы касаемо их веры. Сдается, если Годунов блеснет своими познаниями перед Кызы-Гиреем, отношение к нам со стороны татар будет куда лучше.
Попутно выдернул из числа собранных купцов-мусульман и одного для себя. Припомнилось мне кое-какая ночь, негогда упомянутая дядькой, вот и хотел аккуратно выяснить о ней некоторые подробности. Сахиб, как звали купца, мое любопытство удовлетворил полностью. Осталось подогнать дату, названную им, к христианскому календарю. В этом мне помог, по счастью, не спрашивая, для чего вдруг оно понадобилось, отец Исайя.
Солнце уже стояло в зените, когда я наконец-то попал в Скородом. Впрочем, сотники без меня времени даром не теряли, успев поутру потренироваться, да и вчерашнее занятие принесло свои плоды. Гвардейцы с пушкарями действовали хоть и не совсем согласованно, но улучшения были налицо. А у телохранителей со спецназовцами вообще получалось отлично.
Сводной репетицией с участием всех, я решил заняться ближе к вечеру, дав людям поспать. Сам за это время еще раз прогулялся в Кремль к Годунову, договорился об организации небольшого застолья для татарской сотни охраны, а заодно забрал у Устюгова большую половину изготовленных плащей-накидок. Остальные, как он клятвенно заверил меня, непременно будут готовы к вечеру.
Ну и в Воскресенский монастырь заглянул. Надо ж попрощаться с тещей, чтоб соблюсти видимость. Та была мрачна, сурова, лицо зареванное, глаза красные, воспаленные. Крестила и благословляла меня как-то автоматически, машинально, думая о чем-то ином. Но когда стала напутствовать меня, вгляделась в мое лицо, охнула и, испуганно прижав руку ко рту, отшатнулась. Кое-как добравшись до стула, причем все время пятясь и ни на миг не сводя с меня глаз, Мария Григорьевна плюхнулась на него и обличительно протянула:
– А ить ты удумал чегой-то, – едва я открыл рот, чтоб отпереться от всего, она замахала на меня руками. – И не лги, не лги ради бога! Я ж по очам твоим зрю. Федя-то ведает ли? – Я чуть помедлив, еле заметно покачал головой. – И правильно. Не надо ему ничего сказывать, – неожиданно одобрила она. – Я и сама тебя ни о чем вопрошать не стану, токмо об одном молю: убереги его. И Ксюшу, девоньку мою, не дай на растерзанье басурманину, – и она как-то жалостливо, по-старушечьи всхлипнула.