Хан кисло сморщился, но согласился и с этим.
Когда тысячники прибыли услышать его слово, Кызы-Гирей меня не подвел, приказав открыть проход и не препятствовать нашему уходу за стены города. Бдительности я не терял. С меня и Ксюши за глаза, которую «погладил» по щеке Сам-не-знаешь-кто. Не хватало, чтоб и с Федором приключилось нечто похожее. И будет вдвойне обидно, если несчастье произойдет в самом конце, когда до финишной ленточки останется всего ничего. Поэтому Метелица получил самые строжайшие указания не просто не спускать глаз с Годунова, но вести себя так, словно в государя продолжают целиться из луков со всех четырех сторон, ожидая когда появится малюсенькая щелочка. Словом, чтоб нигде ни просвета, ни зазора, ни щелочки.
Аналогично поступил и с Ксенией, возок которой окружило два десятка спецназовцев. Подумав, подкинул десяток и к колымаге, где находилась Мнишковна – мало ли. Мне она триста лет не нужна, а вот Федя, если что, на меня... гм, гм… слегка осерчает. Подводы с изъятым у Кызы-Гирея серебром наияснейшей и прочее конфискованное имущество я разместил в центре, а боевые телеги, то бишь с «органами» и «сороками», вокруг.
Ехали медленно, чтоб, упаси бог, никто не отстал, ибо татары носились вокруг в весьма опасной близости, метрах в ста. Правда, не нападали, честно соблюдая условия договора. В соответствии с ним же, в версте от Скородома большой татарский отряд тысяч в десять, возглавляемый Хаджи-беем, перегородил нам дорогу. Но едва я отпустил на свободу калгу-султана Тохтамыша с несколькими заложниками из числа приближенных хана, как они расступились и мы поехали дальше.
Я не верил тому, что все закончилось, до самого последнего момента. Даже когда под копытами коней загрохотал бревенчатый настил и наш поезд, миновав Арбатские ворота, стал медленно втягиваться за городские стены, я подспудно продолжал ждать чего-то эдакого, неожиданного. И Дубца, негромко произнесшего, что, дескать, кажется, приехали, одернул – рано такое говорить.
Из-за этого я и сам не торопился въезжать внутрь Скородома, и тронул поводья своего коня лишь вслед за последней телегой.
– Вот теперь действительно прибыли, – повернулся я к Дубцу, указывая на запертые за нами полотнища ворот и караульных, суетившихся с последним из огромных засовов.
Очередное испытание меня ждало, едва я слез с лошади, ибо навстречу мне, выпрыгнувший из своей кареты, со всех ног летел Федор. Подскочив, он с разбегу заграбастал меня в объятия. Ооставалось жалобно покряхтывать, пока он меня тискал – силенка у Годунова еще та, не поскупилась природа-матушка, наделила.