– О том не печалься, – нетерпеливо отмахнулся Федор. – Токмо погоди чуток. Вот венец царский надену, а тогда и грамотку повелю отписать ласкательную, и дары достойные отправлю, – и он снова взялся за прежнее. – Ты для самого себя требуй.
Я взмолился:
– Дай хоть подумать! Ну-у, чтоб не продешевить.
– Думай, – согласился он. – Токмо недолго. До пира нынешнего, не боле.
– Опять?! – ужаснулся я. – Вчера ж пировали.
– Вчера в честь твоей славной победы, да за избавление от плена, – пояснил он, – а ныне за татарский уход. Я уж повелел бочки с медом к Пожару выкатить.
Я обреченно вздохнул и поинтересовался:
– Но я надеюсь, успею навестить Ксению Борисовну? Да и с ханом надо что-то решать. На подворье пана Мнишка ему быть ни к чему – нужно местечко поспокойнее.
– Хана, раз ты уговариваться с ним желаешь, отправь в Тонинское. Там и Вардейка недалече, чай, укараулят твои гвардейцы, не убежит раньше времени, и почет – царское же село. А с Ксюшей…., – Федор замялся. – Лекарь сказывал, полный покой ей надобен. Да и она сама не хотела бы тебя нынче видеть.
– Не хотела?!
– Нет, нет, не подумай чего, – заторопился с пояснениями Годунов. – Опаска у нее, что пока в повязке ентой пребывает, лик у нее на баский, да и щека чуток припухла, вот и просит тебя покамест воздержаться. О том и в грамотке своей пишет, – и протянул мне бумажный листок, скрученный в трубочку.
Да, так оно и есть. Видно писала второпях – строки неровные, вкривь и вкось, но смысл текста полностью соответствовал словам ее брата. Ну что ж, быть по ее, авось ненадолго.
– Ладно, навязываться не стану, – кивнул я, – но письмишко отпишу, чтоб ей не скучалось. Да и переживать поменьше будет.
Но вначале занялся размещением хана и его сына Сефера. Это первоочередное. Отправив их в сопровождении дьяков и подьячих Посольского приказа в Тонинское, как и рекомендовал Годунов, я занялся личной гвардией Кызы-Гирея, оставшейся, согласно нашего уговора, дожидаться хана в поле под Скородомом. Возглавлял ее Хаджи-бей, так что все вопросы с ним, и в первую очередь о питании, мы обговорили быстро.
Заодно я попытался отыскать тело перебежчика, решив вызнать, кто он и откуда. Были у меня кое-какие подозрения на этот счет. Увы, ничего не получилось. Тохтамыш постарался. Срывая зло за то, что все столь скверно закончилось, ханский сын вместе со своими телохранителями искромсали тело мертвеца, изуродовав его до неузнаваемости. Словом, потрудился, как вчера тысячники над беем Сулешовым. Отличие в одном – обошлось без расчлененки, но проку с того. К опознанию неизвестный предатель уже не годился. Нечего было опознавать. Целым у него осталось одно правое ухо, да и то относительно.