– Ром, коньяк или бренди? – поинтересовался он.
– А это имеет значение? – Ворон вскинул бровь и усмехнулся. Взгляд при этом остался холодным, колким и задумчивым.
– Когда у тебя философское настроение, ты пьешь ром; если необходимо снять стресс, то коньяк; виски ты целенаправленно напиваешься; бренди терпеть не можешь, но пьешь с горя – именно затем, чтобы не допиться до беспамятства и обойтись на следующий день без похмелья.
– От коньяка, кстати, мне тоже нехорошо, – заметил Ворон. – Сушняк. Пью весь день и не могу напиться. Только случается эта напасть не на следующее утро, а через день, а то и два.
– Я знаю. Как и то, что ты сидишь здесь с тех пор, как приехал, и даже глотка не сделал.
– Знаток, – усмехнулся Ворон и поставил бокал на стол, предпочтя ему треугольный кусок пиццы. – М-м… вкуснотища.
– У меня просто хорошая память на детали, – заметил Денис.
– Нет. Вот как раз память на детали у тебя отвратительная. Тебе припомнить наш первый и последний проход в Выхино?
Денис качнул головой. Он действительно тогда чуть не заблудился в переплетении улиц.
– Ты говорил как-то, что я единственный человек, которого ты не в состоянии прочесть.
Денис кивнул. Ворон вытащил его из Москвы в тринадцать. Скорее всего, не случись этого, Денис умер бы от голода, но мог стать и одним из эмиоников. Он уже почти мутировал, когда наткнулся на странного сталкера, которого не сумел подчинить своей воле. Возможно, конечно, эмо-удар в его исполнении оказался слабоват, но Денис вообще не сумел считать психо-эмоциональный фон, идущий от Ворона. Он не мог сделать этого до сих пор, хотя и вне Зоны обычно улавливал эмоции окружающих.
В свои первые месяцы вне Москвы он едва не сошел с ума, только со временем научившись «включать» и «выключать» эмпатию по желанию. Людей за пределами Периметра оказалось слишком много, и все они радовались, грустили, что-то запоминали, рефлексировали, злились, любили…
Когда Денис пытался хотя бы коснуться мыслей Ворона, каждый раз получал невидимый, но очень ощутимый удар. На внутренней стороне век отпечатывалась воронка урагана с сияющими в нем синими искрами. Чем-то она напоминала хмыря, но только внешне, потому что внутренне Денис чувствовал совершенно иное, нежели при приближении к этой мелкой подвижной аномалии, – опасность и восторг. Несмотря на неизбежный удар, воронка была красивой и завораживающей.
– Не мог и не могу, – признался Денис.
– Вот потому ты и внимателен к мелочам, если они касаются меня, – сказал Ворон. – Одно замещает другое. У слепых тоньше слух.