Однажды субботним вечером, перед окончанием смены, Наташа заговорила с Катей вполголоса:
— Ты приходи к нам сегодня, мы все вместе живем. Посидим, поговорим, чайку попьем… Придешь? — Наташа сделала многозначительную паузу и только после этого добавила: — Между прочим, там будет один человек, который тобой очень интересуется. Он-то и просил тебя прийти.
— Мною интересуется? Кто же это такой?
Но сколько Катя ни допытывалась, Наташа так больше ничего и не сказала. Вместо этого она вдруг запела мягким, грудным голосом:
Хороша я, хороша,
Да бедно одета…
— Что, задала тебе Наташка задачку? — подмигнула Кате одна из девушек. — Вот теперь мучайся, ломай голову…
И рассмеялась.
Сортировщицы подхватили песню, и она, тоскливая, безысходно жалобная, заполнила всю комнату, напрасно пытаясь вырваться через наглухо закрытые и зарешеченные окна:
Никто замуж не берет
Девушку за э-это…
Катя все думала: что бы могло означать это неожиданное и какое-то таинственное Наташино приглашение? Кто в Питере может интересоваться ею — у нее-то ведь и знакомых почти нет, она все больше домоседничает.
«Вот загадала мне загадку, а самой и горюшка, поди, мало. Тоже — подруга! — неприязненно подумала Катя о Наташе. — Распевает себе песенки…»
Пойду с горя в монастырь,
Богу помолю-у-ся…
Но тут Катя взглянула на Наташу и растерялась: девушка пела, а в глазах у нее — огромных, расширенных, будто изумленных — дрожали вот-вот готовые сорваться с ресниц крупные слезинки.
— Ты что, Наташа? — метнулась к ней Катя, но та только виновато улыбнулась:
— Уж очень песня жалостливая… — И снова напомнила: — Так, значит, придешь?
— Да ты скажи, кто этот человек? — продолжала допытываться Катя, однако Наташа словно и не слышала ее: она быстро, с остервенением расшвыривала в стороны сухие табачные листья.
Катя еле дождалась конца смены и, придя домой, торопливо умылась, заплела косы. Ей вдруг почему-то захотелось одеться понаряднее, а почему захотелось, — она и сама понять не могла; но выходное платье было единственным, и — думай не думай — ничего иного не придумаешь.
Начинало смеркаться, когда она вышла. Дом, в полуподвале которого жили девушки, помещался далеко, на противоположной окраине города, и Катя добралась до этого дома, когда стало уже совсем темно. Она неуверенно толкнула дверь, та скрипнула несмазанными ржавыми петлями. Катю обдало застоявшимся запахом теплой сырости.
Темная полуподвальная комната выглядела нищенски. В два ряда были расставлены койки, заправленные ситцевыми лоскутными одеялами; в дальнем углу запыленный фикус протягивал к окну свои глянцевые листья; в другом углу светлячком мерцала зажженная лампада. Пахло сыростью, дешевой помадой, постным маслом.