— Ну, сознавайтесь, кому что непонятно?
После, попрощавшись с девушками, Илья вдруг спросил у Кати:
— Нам ведь с вами, кажется, в одну сторону идти, Катерина Митрофановна?
Возвращались они уже совсем в темноте. Илья долго молчал, потом сказал:
— Вы на меня, Катюша, не обиделись, что я вот так — без предупреждения попросил пригласить вас в этот кружок?
— Что вы, Илюша! — горячо воскликнула девушка. — Наоборот, я вам так благодарна!..
— Верно? — радостно спросил Илья.
Катя подтвердила: верно.
Она хотела сказать Илье о том, что первый раз в жизни услышала сегодня беспощадную правду, высказанную открыто, что вся жизнь для нее словно озарилась теперь новым, ясным светом. Но слова вдруг показались ей такими истертыми, бесцветными, а иных слов она подыскать не смогла.
«Если бы Зоя была жива, — подумала Катя, — она обрадовалась бы, что судьба все-таки свела меня с этими людьми…»
Илья понял ее. В темноте он нашел Катину руку и молча ее пожал.
…С этого вечера началась новая жизнь Кати.
Кружок мог собираться не часто: то на фабрике объявляли о сверхурочных работах — это случалось обычно тогда, когда поступал особенно большой заказ, — то Илья передавал через Наташу, что нынче вечером он очень занят и прийти не сможет, и в такие вечера Катя чувствовала, что ей чего-то недостает: она бесцельно ходила по комнате, пробовала что-нибудь шить или штопать, но работа валилась из рук.
Вечерние отлучки дочери встревожили Митрофана Степановича, он истолковал их по-своему: видать, влюбилась в кого-нибудь, вот и места себе не находит, томится, когда остается дома.
И ему становилось грустно от мысли, что так быстро остыла Катина любовь к Акиму: богатыря матроса он все не мог забыть.
Митрофан Степанович умышленно заговаривал с Катей о нем: вот, мол, писем от него нет, уж не случилось ли что-нибудь? Матросская служба — она такая: риск на каждом шагу, да особенно сейчас, когда война.
Но Катя, казалось, была безучастна к словам отца, она молча выслушивала и тотчас заводила речь о чем-нибудь другом, и это еще больше обижало и обескураживало старика: теперь он уже почти не сомневался, что дочь об Акиме забыла.
Как-то Катя проговорилась, назвала имя Ильи.
— Илья? — настороженно переспросил Митрофан Степанович и насупился. — Это еще что за Илья? Вроде ты о нем никогда прежде не говорила.
— Так… Знакомый один, — как можно равнодушнее отозвалась Катя, и Митрофан Степанович почувствовал, что дочь хитрит, чего-то недоговаривает. Ложь у нее никогда не получалась, и она в таких случаях сразу же столовой выдавала себя.