О матросском волнении был тотчас уведомлен Рожественский. Минут через двадцать он собственнолично прибыл на «Орел», начал кричать, угрожать расправой над зачинщиками, но матросы стояли молчаливой сплошной стеною и разговаривать с адмиралом отказались до тех пор, пока пища им не будет заменена на доброкачественную.
Офицерское «развеивание скуки бытия» оказалось, конечно, сорванным. Обескураженный дружным отпором нижних чинов, но все еще расточающий угрозы, Рожественский приказал оставить команду без обеда.
— Не хотят жрать то, что дают, пусть голодают. — Грубо, площадно выругавшись, адмирал начал спускаться в свой катер.
По эскадре была объявлена боевая тревога.
Вечером Рожественскому доложили, что бунт на «Орле» прекращен: командиру корабля удалось кое-как уговорить команду, надавав ей всевозможных обещаний; два унтер-офицера, пытавшиеся бить «бунтовщиков», доставлены на другой «Орел» — госпитальный — с тяжелыми увечьями.
Рожественский тогда не предал это происшествие гласности: он превосходно понимал, что недовольство матросов дурной пищей было законным, да и опасался, что волнение перекинется на другие корабли, где кормили матросов не лучше. Он даже приказал принять меры, чтобы слух о событиях на «Орле» не распространился по эскадре. Но утаить это оказалось невозможным.
…— Да ведь и не только на «Орле», — с прежней невозмутимостью продолжал Серебренников. — А ноябрьский бунт на «Наварине»[14]. А происшествие на «Нахимове»?[15] И уж извините, Зиновий Петрович, но мы должны быть справедливы: только ли социально опасные лица во всех этих волнениях виноваты?..
От возмущения адмирал на минуту даже утратил дар речи: как, если сами командиры кораблей пытаются, найти оправдание всем этим беспорядкам, можно ли от них требовать суровых и беспощадных мер по отношению к бунтовщикам?!
Но командир «Бородина», будто угадав, что происходит с адмиралом, спокойно опустился в кресло: он сказал все.
И опять наступило томительное молчание…
— Добро, господа, — наконец-то выдавил из себя Рожественский, стискивая побелевшие пальцы. — Я над всем этим… подумаю. А вас прошу: имейте в виду, что если государю императору станет известно о непорядках на эскадре, он будет беспощаден! — И, уже не глядя ни на кого, бросил: — Можете быть свободны.
…«Как хорошо, что у меня на «Авроре», видит бог, пока что все благополучно», — удовлетворенно думал Егорьев, возвращаясь на крейсер.
Он, конечно, и не предполагал, что в это самое время Кривоносов, Листовский и Голубь заняты переписыванием прокламации, сочиненной штрафованным матросом Копотеем.