У одной из дверей уже гремел ключами дежурный надзиратель. Он, кажется, был под хмельком, но старался не показать этого Кате и поэтому все время отворачивался от нее, пока возился с непослушным замком.
— Входи! — грубо сказал он наконец и подтолкнул Катю.
Она сделала только один шаг через порог — и вдруг оказалась в каком-то темном, без окон, помещении, размеры которого было невозможно определить. В лицо ей ударило таким застоявшимся, удушливым запахом плесени и еще чего-то кислого, противного, что Катя на мгновение отшатнулась.
— Входи, входи, не барыня небось! — повторил, надзиратель. И хохотнул: — Ничего фатерка, подходящая!..
Дверь медленно и тяжело скрипнула, щелкнул замок. Катя почувствовала, как ее ногам стало вдруг холодно. Она наклонилась и тотчас отдернула руку: пол был залит водой.
Значит, это и есть карцер? Тот самый страшный карцер, о котором так много рассказывали ей женщины, соседки по камере?
Девушка нащупала рукой влажную стену и, прислонившись к ней спиной, стиснула зубы…
Когда Катя была еще совсем маленькой девочкой, отец, возвратись с работы, часто сажал ее на колени и, покачивая, рассказывал особенно полюбившуюся ей чудесную сказку о молодом бесстрашном богатыре. Отправился богатырь выручать из неволи свою невесту, Марью-Моревну, прекрасную царевну. И ей, Кате, хотелось тогда, чтобы и она вот так же, как златокудрая Марья-Моревна, попала в неволю к страшному чародею и чтобы пришел чудо-богатырь и придавил ногой распластавшегося в страхе чародея, уродливого и страшного, и вынес ее на руках из железной темницы, где сидят по углам ночные глазастые птицы-филины, и посадил ее на крылатого коня впереди себя. А там — ветер, свистящий в ушах, и леса внизу под ногами, и синие блюдечки озер — все несется в стремительном вихре, все исчезает позади, и только сказочный конь, вскормленный на отборной пшенице и вспоенный родниковой чистой водой, прядет ушами и звонко ржет, проносясь в вышине над землею.
И Кате было страшно и сладко, и отец поглаживал ее по голове и все раскачивал на колене.
Не догнать тебе, противный злой чародей, легкокрылую птицу — коня, и доверчиво в страхе закрывает она глаза, прижимаясь к плечу богатыря…
Ах, как рано кончаются сказки!
Когда на следующее утро уже протрезвевший надзиратель открывает скрипучую дверь, Катя все так же стоит, прислонясь к стене, и ее сухие глаза кажутся воспаленными и жаркими..
Надзиратель искоса глядит на нее и покачивает головой.
— Ну, выходи, что ли, — угрюмо говорит он.
Девушка молча переступает порог и вдруг падает на холодный цементный пол коридора.