— Н-да, серьезная обязанность, — рассмеялся Дорош. — Ну, записывай, коли так. Канарская группа — из семи больших и шести меньших островов. Большие: Тенерифе, Гран-Канария, Пальма, Гомера, Ферро, Фуэртевентура и Лансароте. Все — вулканического происхождения, очень живописные. Склоны высоких гор, до тысячи двухсот метров, покрыты вечнозелеными лесами. На островах — финиковые пальмы, апельсины…
— Довольно, довольно! — в ужасе воскликнул Терентин. — Для отчета папа́ и одной десятой всего этого достаточно. Все равно не поверит: скажет, списал откуда-нибудь. Я ведь не ты — в первых учениках никогда не хаживал. — Он вздохнул: — От этой духоты я скоро с ума сойду!.. Ведь это только подумать, куда нас занесло: Канарские острова!.. Лет пять назад я их, пожалуй, и на карте не сразу бы нашел.
Он понизил голос и, со свойственной ему привычкой неожиданно менять направление разговора, вдруг спросил:
— Слыхал? От Рожественского давеча новая депеша: покуда будем идти вблизи береговой черты, по ночам объявлять боевую готовность. Адмирал сразу двух зайцев убить хочет: и обезопаситься на всякий случай, и посмотреть, как это она у нас получается — боевая готовность.
Терентин присвистнул:
— Все теперь пойдет шиворот-навыворот. Хлебнем горюшка, помяни мое слово! Днем в духоте спи, а ночью бодрствуй — тут и богатырь не выдержит.
Сообщение Терентина оказалось, как всегда, точным. Едва лишь на эскадру опустилась темная, беззвездная ночь, — такие слепые ночи только поблизости от тропиков и бывают, — сыграли боевую тревогу.
Сколько Дорош на следующее утро ни пытался разобраться в событиях этой первой ночи, проведенной в непрерывной боевой готовности, ничего более или менее осмысленного у него не получалось.
На эскадре происходило нечто странное. Уже к полуночи строй кораблей был нарушен, многие из них застопоривали машины, выходили из строя; с «Суворова» то и дело следовали сигналы, — раздраженный адмирал тщетно пытался навести порядок.
«Что ж это происходит?» — недоумевал Дорош, не знавший, однако, что недоумевает в эту ночь не один только он. Капитан первого ранга Егорьев до утра не покидал мостика, тщетно пытаясь выполнять все приказания флагмана. Но были они одно противоречивее другого, и в конце концов Евгений Романович безнадежно махнул на них рукой, заботясь теперь только о том, чтобы «Аврора» не утеряла места в строю и не сбавила хода.
Время от времени Егорьев глотал остуженный и все-таки тепловатый чай, курил папиросу за папиросой и снова тяжелым шагом начинал расхаживать по мостику. А сырой, будто распаренный, воздух делался все плотнее, гуще, и Егорьев чувствовал, что еще несколько часов такого непрерывного нервного напряжения и такой изнуряющей духоты — и он не выдержит…