— Вот видишь, — как мог успокаивал он дочь. — В газетках пишут: настроение у всех моряков на кораблях бодрое, все полны решимости.
— Да, да, — поспешно соглашалась Катя. — Я читала об этом.
И не мог он понять: чудеса какие-то, да и только, то она смеется, песни распевает, то вдруг остановится у окна, опустит руки — и уж, кажется, ничего не видит, не слышит.
— Слышь, доченька, — советовал он. — Пошла бы погулять, воздухом подышать.
— Нет, я лучше дома посижу, — отказывалась Катя. — Устала я, папаня. Ох, как устала!..
А за окном бушевала метель, завывал ветер, лед трещал на реке так, что треск этот даже и здесь, в подвале, был слышен.
— Ну, сиди, коли так, дома, — соглашался Митрофан Степанович.
Он сокрушенно качал головой: нет, непонятное происходит с дочерью…
2
В бухте Носи-бе Дорош отпросился на берег, и минут через пятнадцать — двадцать уже шагал вдоль ряда убогих хижин, крытых тростником: жалкий вид их был особенно удручающим на фоне пышной, великолепной тропической зелени, окружавшей небольшой поселок туземцев.
Маленький островок — всего что-то около шестидесяти пяти квадратных километров — казался пустынным: жители, напуганные приходом большого числа неизвестных кораблей, а того больше — частыми опустошительными набегами французов с находящегося неподалеку западного берега Мадагаскара, пугливо прятались при появлении европейцев.
В Хеллевил — маленькую французскую колонию, где обитают, по рассказам, человек пятьдесят европейцев и, кажется, есть даже католическая церковь и неизменное кафе «Париж», — Дорошу идти не захотелось, и он решил возвратиться на «Аврору».
Шлюпки у берега не оказалось; но тут Дорош увидел, что от стоявшего вблизи «Авроры» крейсера «Дмитрий Донской» отошла шестерка и ходко заскользила к берегу. Когда ее нос ткнулся в золотистый, влажный прибрежный песок, один из матросов крикнул весело:
— На «Аврору», ваше благородие? Садитесь, мигом доставим.
Уже на пути к «Авроре» Дорош разглядел этого матроса: широкое, скуластое лицо его, чуть тронутое кое-где оспинками, было добродушно-открытым, глаза веселы и немножко насмешливы, из-под бескозырки выбивался белобрысый чуб. Матрос придерживал на коленях самодельный сундучок, для прочности обитый по углам полосками белой жести.
Ленты бескозырки, чтобы не унесло ее ветром, матрос подвязал под подбородком.
— К нам на «Аврору»? — спросил Дорош.
— Так точно, — отозвался матрос — Переведен.
— Специальность?
— Комендор.
— Значит, у меня будешь служить. У меня как раз некомплект. Скажешь — в роту лейтенанта Дороша.
— Есть у вас служить, — как-то нараспев произнес матрос.