На «Авроре» Дорош поспешил в свою каюту, а матрос, как требуется, доложил о прибытии и, получив приказание отправляться пока что в кубрик, весело повторил:
— Есть в кубрик!
Он остановил одного из пробегавших по палубе матросов:
— Слышь-ка, браток, в роту лейтенанта Дороша — это куда мне?
Спустившись вниз, он остановился у порога, выпрямился и, осмотревшись по сторонам, звучно произнес:
— Здорово, други!
Матросы, удивленные, обступили его.
— Гляди-ка! Ты откуда такой взялся?
— Штрафованный матрос первой статьи Евдоким Копотей собственной персоной, на постоянное жительство, — шутливо отрапортовал он. И тут же справился: — Примете в компанию, альбатросы?
— Аль-ба-тросы! — смешливо фыркнул Степа Голубь. — Выдумаешь тоже!
— А что: мы, матросы, и есть альбатросы, — скороговоркой в лад ответил новичок. — Сегодня — здесь, завтра — за тридевять земель, послезавтра — на дне морском: Как в песне поется: «Матрос — по просторам скиталец, кто скажет, где путь его лег?..» — Он снова оглядел всех: — Так как же: принимаете или нет?
— Такого да не принять? — отозвался кто-то из матросов. — Ишь веселый какой. Ты, поди, и хмуриться-то не умеешь?
— А зачем хмуриться? — хитровато улыбнулся Копотей. — На хмурых черти воду возят.
— Но откуда ж ты все-таки взялся? — продолжали допытываться моряки, тесно окружив Копотея.
— Откуда? — переспросил он. И вдруг сделал каменное, «уставное» выражение лица и поднес ладонь к бескозырке, лихо заломленной набекрень: — Так что переведен к вам с «Донского».
Это был первый случай перевода с одного корабля на другой во время плавания, да еще в чужом порту, и, матросы недоумевали:
— За что это тебя, а? Или набедокурил что? Дисциплину нарушил?
— Что вы, други! Я — тихий, даром и мухи не обижу. Да за это бы и не стали, пожалуй. Ну, отсидел бы в канатном ящике — и вся недолга.
— А за что ж тогда?
Копотей пожал плечами:
— Начальству виднее, на то оно и начальство.
— Это, понятно, так. А все ж таки? Да ты не бойся, тут доносчиков нет.
Копотей понизил голос:
— За непочитание родителей, ясно?
— Это каких же родителей? — не сразу сообразил Ефим Нетес и удивленно поморгал.
Копотей весело посмотрел на него:
— Вот и видно, что в словесности не преуспеваешь. Поди, вместо того чтобы унтера на занятиях слушать, мух ловишь.
Нетес обиженно отвернулся:
— Скажешь тоже!..
Матросы грохнули хохотом. Сам не подозревая, Копотей угодил в точку: из всех занятий Ефим Нетес действительно больше всего не любил словесности, и пока шло объяснение, что́ есть устав и что́ есть матрос императорского флота российского, отчаянно боролся с дремотой. Сколько раз из-за этого приходилось ему выполнять неожиданную команду: «Встать! — Сесть! — Встать! — Сесть!..»