В этот момент, словно подтверждая его опасения, щёлкнул замок передней двери коттеджа. Испугавшись, что сейчас воочию столкнусь с этой фурией-домохозяйкой, я, не оглядываясь, вжал газ. «Пежо», взвизгнув резиной, пулей унёсся прочь, подальше от дома Коршуновых.
Удирая, в боковом зеркале я увидел, как через глухой металлический забор перелетел высоко подброшенный Сашин мобильник – между прочим, огромный смартфон последней модели – и шлёпнулся позади нас на проезжую часть. Даже если бы он меня попросил, клянусь, я бы не стал останавливаться. Телефон скорее всего погиб, а мы, в отличие от него, ещё могли спастись. Стрелка спидометра подпрыгнула ещё на несколько делений вверх.
– Знаешь, – сказал я, выруливая с просёлочной дороги на шоссе, – это так странно…
– Что именно?
– Я почему-то не вижу ни твою ауру, ни её, хотя по идее её аура должна была быть ярко-красной и широкой. Энергетику злящихся людей видно даже через стены, да и вообще, она заметна на большом расстоянии.
Я ожидал, что Алекс снова огрызнётся в ответ на байки о нефизическом, но сегодня он отнёсся к моим речам на удивление благосклонно. Он даже не покрутил пальцем у виска, вместо этого на полном серьёзе переспросил:
– Что вообще такое эта твоя аура? Это душа?
– Ну, что-то вроде того.
– А вдруг у меня её нет?
– Как это нет?
– Может я уже давно продал её в обмен на все свои достижения.
Такого я от него услышать никак не ожидал, поэтому удивился и прервался, а Алекс тем временем продолжал:
– Понимаешь, иногда мне кажется, что я вообще не живу. Просто существую, от работы до работы. Ты себе не представляешь, как я ненавижу этот бизнес! Но бросить его не могу, потому что вбухал туда много сил, и теперь жалко отступать. Я продажный человек, Макс, до самых костей. Казалось бы, я делал всё это для себя, но в итоге я пуст, у меня ничего нет. Ничего, даже ауры.
– Почему ничего, а семья?
– Ага, особенно семья… Чёрт меня дёрнул на этот брак! Каждый день видеть опостылевшую женщину. Ещё и больную истеричку к тому же.
– Мне кажется, ты преувеличиваешь.
Нет, он не преувеличивает, – услужливо подсказал мне мой внутренний голос. – Это он ещё смягчил. Больная – не то слово.
– И всё же, ты любишь её? – я повторил свой вопрос. – Или любил когда-то?
– Нет, никогда. Поначалу хотя бы трахаться было прикольно, а с тех пор, как она родила, даже этого уже не хочется. Её, разумеется, кесарили – рожать самостоятельно таким идиоткам не дают, в итоге у неё отвратный шрам на животе, и кожа над ним провисла. Выглядит мерзко, я предлагал пластику, но она, дура, вопит, что я должен любить мать своего ребёнка любой. А как мне её полюбить, если тело потеряло форму, а до её души мне и вовсе никогда не было дела!..