— Это…
— Чистая правда. Торжествует невежество и жестокость. А, у соседа Джона град побил весь маис? Он плохо молился, бог наказал его! А, у меня перестали доиться коровы? Это испытание господне, ведь я добрый христианин! Но истина в том, что всегда кому-то хорошо, и всегда кому-то плохо. И для осознания этого простого факта вовсе не нужно читать сотни страниц книги, написанной на мертвом языке тысячи лет назад. Дела обстоят куда проще. В каждый момент нашей жизни кто-то страдает, а кто-то наслаждается. Таков порядок вещей. И в моих интересах наслаждаться этим порядком как можно дольше.
Ручей журчал. В зеленых кронах посвистывал легкий ветерок.
— И что же, — вежливо проговорил Бат, лицо темное от гнева, — по-твоему выходит, что нами руководит чистый случай?
— По-моему, — сказал я, — нами руководим мы сами. Наши мысли и дела. А случай — это то, что большинство олухов вокруг принимают за бога.
* * *
В общем, ситуация складывалась неважная. Мыслей в голове не было — ни одной. На голову давило тяжелое солнце, заливая за шиворот горячие струйки, по воздуху из кухни разливался запах какой-то стряпни вроде каши, вразнобой перекликалась отдыхающая смена за спиной — и тикали, тикали часы. Каждая минута, что я проводил в размышлениях, приближала меня к провалу, и каждую минуту у меня становилось минутой меньше.
Мыслей, как перестрелять шестерых вооруженных солдат и офицера, не поднять тревогу и не привлечь ничьего внимания, а также увести со двора фургон с оружием, как я уже говорил, не было.
Никаких.
Тогда-то и проснулся тот парень. Тот самый голос в голове. Он всегда мне помогал.
«Что-то я проголодался», — сказал он. — «Не мешало бы перекусить».
«Какого черта…»
«Делай что я говорю».
Сознание реагировало странно — в глазах ползали будто бы черные пятна, озаряемые временами болезненно-яркими вспышками. Голова казалась горячей, словно кастрюля с рагу.
«Двигайся!»
Пошатываясь, я направился к зданию кухни. Запахи все усиливались — похоже, это и правда было овощное рагу. Редкие деревца бросали жидкую тень на белый от солнца двор. Дверь оказалась не заперта.
«В кухне вряд ли много народу. Черт, да готов спорить, что повар здесь один-одинешенек!»
«Что за дьявольщина…»
«Помалкивай. Говорить будешь, когда стану говорить я».
Помещение было тесным и душным — по сравнению с ним снаружи, можно сказать, царил арктический холод. Ряды столов с раскрытыми дверцами, кастрюли, сковородки и какие-то жестянки строились рядами непослушной армии на полках и столешницах. На плите, вокруг которой все было измазано углем чуть ли не до потолка, суетился и что-то бормотал плотный человек в грязном фартуке. На голове, исключая возможные толкования, возвышался самый настоящий поварский колпак.