– Она нездорова, Ир, – так же тихо ответил я. – И я хочу вернуть ей способность улыбаться и смеяться. Нарисуешь ее? – вдруг попросил, поддавшись порыву.
Ирбет прищурился.
– Такой, какая она сейчас, или такой, как я ее вижу? – уточнил он серьезно.
А я не удержался от усмешки.
– Ты художник, тебе решать, – невозмутимо ответил ему, глотнув жидкости – она оказалась с приятным фруктово-мятным вкусом. – Если, конечно, у тебя нет других срочных заказов, – спохватившись, добавил на всякий случай.
Мой собеседник рассмеялся.
– Ал, какие срочные заказы, ты о чем! Знаешь же, я работаю по вдохновению. – Он тоже приложился к своему бокалу. – А давай нарисую, – ответил Ирбет на мою просьбу, и я заметил в его глазах знакомый огонек азарта. – Интересную задачку ты мне подкинул. – Друг ухмыльнулся.
– Отлично, тогда приезжай завтра во дворец. Если вдруг меня не будет, я предупрежу, тебя проводят к Финире.
– Договорились. Давай я прямо сейчас наброски сделаю, а? – Ирбет явно загорелся идеей, и останавливать его я не стал.
– Хорошо. – Я отправился за Нирой.
Девушка стояла около одной из картин художника, рассматривая ее с бесстрастным лицом, но я заметил, как крепко она сжимает зеркало. На полотне была изображена светлая комната и в ней – семья. Молодая мать играла с малышом на полу, а ее муж наблюдал за ними, прислонившись к стене и скрестив руки на груди, его лицо озаряла нежная улыбка. От картины веяло уютом, счастьем, любовью, и не покидало ощущение, что люди вот-вот задвигаются, малыш радостно рассмеется и мать будет вторить ему своим мягким голосом.
– Нира, пойдем в мастерскую? – предложил я негромко, аккуратно взяв девушку под локоть. – Ненадолго, Ирбет сделает твои наброски. Он хочет нарисовать тебя, ты не против?
– Нарисовать? – Она оглянулась на меня и моргнула, возвращаясь из своих мыслей, ее взгляд стал осмысленным. – Пойдем, – кивнула Финира, но прежде, чем мы отошли, еще раз обернулась на картину.
А я про себя решил, что куплю ее у Ирбета и отдам Нире. И как-нибудь улучу момент и спрошу, что же так привлекло в ней Бездушную. Мы поднялись на второй этаж, где находились квартира и мастерская художника, и сразу направились к последней. Судя по горящему взгляду Ирбета, вдохновение уже захватило его. Мы зашли в просторную, светлую комнату, заставленную мольбертами с эскизами и полуготовыми картинами, пустыми рамами, свернутыми холстами. Здесь терпко пахло красками и маслом, еще чем-то специфическим, свойственным таким местам. Финира принялась бродить между картин, рассматривая творения Ирбета, но по ее лицу невозможно было догадаться, о чем она думает и вызывает ли увиденное хоть какой-то отклик в ее душе. Сам Ирбет, не сводя с нее рассеянного взгляда, схватил со стола лист бумаги, остро отточенный карандаш и, присев на маленький табурет, быстрыми штрихами начал делать наброски. Он не просил Финиру позировать, и, на мой взгляд, это правильно: в движении она выглядела естественнее, чем если бы сидела в одной позе, похожая на мраморную статую. Я отошел к окну, чтобы никому не мешать, обхватил себя руками и поглядывал то на Ниру, то на Ирбета. В мастерской царила тишина, только смутно доносился снизу гул голосов – похоже, гости прекрасно чувствовали себя и без хозяина, что, впрочем, неудивительно на таких мероприятиях. За окном солнце почти касалось нижним краем горизонта и заливало рыжим золотом мастерскую.