– Ты проспал десять часов с лишком – знать, рука у меня оказалась тяжеловата. Тем не менее спешу тебя обрадовать: тело твоего дружка Натана нашли нынче утром, в самую рань. Не сомневаюсь, это твоих рук дело… что ж, браво, ты это ловко придумал – такая новость взорвет общественность, как бомба, пусть и небольшая. Но видишь ли, какая штука: к нашему счастью, мне только что отзвонился Бертран – сказал, что Франк, как только мы уехали, пустил себе пулю в лоб.
Рано или поздно полиция все равно вышла бы на него, и он это знал. В конечном счете, все, что ни делается, к лучшему. Виновник у легавых есть – глубже копать они не станут. А тебе придется жить с чувством вины за его смерть, во всяком случае, то время, что у тебя еще остается, – не думаю, что ты будешь такой же живучий, как твой предшественник…
Эрван, насвистывая, разделся. – Сейчас твоя несчастная мамаша, должно быть, совсем потеряла голову, – продолжал он. – Дорогой муженек вдруг оказывается убийцей-извращенцем и кончает с собой, а тут еще родной сынок куда-то пропадает…
Тебе надо было бы пораскинуть умишком, прежде чем очертя голову нырять в это дерьмо, – по крайней мере, избавил бы ее от всего этого ужаса, а то проснулась, и тут на тебе – труп Франка. Да и потом, все эти мерзости, которые ей придется про него узнать! Мне ее уже жалко, черт подери! Кто теперь ее утешит, как думаешь? Мне вот стало чего-то одиноко после того, как моя женушка меня бросила, так, может, как-нибудь ей позвонить, а вдруг? Вне себя от ярости, Бенжамин бросился на него – но, дернувшись в наручниках, только изодрал себе запястья. Франк, вывозив все штаны в земле, к своему ужасу, обнаружил, что в темнице пусто. Вся жизнь псу под хвост. Смекнув, что ему крышка, он тут же в бессильной злобе засунул дуло винтовки себе в рот. А мать?..
Что сейчас делает? О чем думает? У Бенжамина на глазах выступили слезы, когда он представил себе, каково ей теперь там одной, после того как на нее вдруг обрушился весь этот кошмар, от которого уже не избавиться. Он сидит здесь взаперти и ничем не может ей помочь. Но ведь это не его вина. Вернулся Эрван – он бросил свои трусы на стул, обнажив в свете лампы свое голое тело, сальное и обрюзглое, и тут же навалился на него, прижимаясь к нему так плотно, что между ними не осталось ни капли воздушного пространства. Бенжамин не сводил глаз с обезображенного лица Оливье. Ему казалось, что тот глядит на него, хотя он понимал – этого не может быть. Оливье, в конце концов, удалось сбежать из этого подвала, причем единственно возможным способом. – Франк потерял бдительность, – ухмыляясь, проговорил Эрван. – Вот и поплатился, зато я обещаю – когда натешусь с тобой вдосталь, тебя никто не найдет.