где будут показывать фильм про Расти Джеймса
[48] .
Они на пару купят себе квартиру рядом с каналом Сен-Мартен, а потом дом в Бретани и будут ездить туда каждое лето. Зое, сестренка, станет актрисой и будет частенько навещать его вместе с очередным своим приятелем. В его фантазиях всегда находилось место и для Натана: он представлял себе, как каждый год, втайне от посторонних глаз, будет приходить к нему на могилу. За второй роман, действие которого развернется в Японии до хиросимской трагедии[49] , он получит множество премий и отправится в кругосветное путешествие представлять его в разных странах мира. И каждое утро он будет просыпаться с мыслью, что жизнь, о которой он мечтал, вполне удалась. Он наблюдал за паучком, взбиравшимся по паутине, когда к нему вошел какой-то здоровяк в черной монашеской рясе с капюшоном и установил на полке видеокамеру. Он направил ее прямо на него и включил. Пока здоровяк его избивал, Бенжамин, привязанный стоймя к балке, смело глядел в объектив камеры, чтобы его полный неистовой злобы взгляд въелся в глаза извращенцев, которые потом будут смотреть эту сцену по видео.
Вслед за тем здоровяк принялся стегать его ремнем по спине – до крови. А потом швырнул его наземь и начал нещадно избивать ногами. Прежде чем исполосовать ему грудь ножом. Вскоре его запах и некоторые манеры поведения показались ему до боли знакомыми. Но ведь Эрван сказал, что он умер. Всадил пулю из ружья себе в башку. И кровища его вместе с ошметками мозгов размазалась по стенам сарая. Когда здоровяк наконец открыл рот, Бенжамин решительно не признал этот замогильный голос.
Скоро он и вовсе перестал чувствовать боль; он истекал кровью, но уже воспринимал ее просто как слюну, вытекающую изо рта; его последние мысли, точно светлячки в кромешной ночи, одна за другой растворялись в бездонной пустоте, какая образовалась у него в голове. Однажды утром Бенжамин с изумлением увидел, что он стоит прямо над ним. Натан Фарг.
И выглядел он красивее, чем в его воспоминаниях: глаза, синие-синие, точно сапфиры, глядели на него, и только на него. Он пришел за ним. Натан обнял его и сорвал наручники, которые сковывали запястья. Теплое, нежное прикосновение Натана к его израненному телу действовало как бальзам; губы Натана, прильнувшие к его губам, заставили его забыть все, что он пережил в этой смрадной темнице.
И он повел его навстречу свету, заполнявшему темницу, – повел туда, где, как догадывался Бенжамин, до них уже никому не добраться.
Где-то спустя неделю Антуан Дусе, улучив минуту, когда его отец завис перед телевизором, тихонько вышел из дома, собираясь спокойно выкурить косячок, первый за весь день. Было почти девять вечера, и погода на дворе стояла прекрасная. Антуан выбрался на садовую дорожку и махнул рукой соседке, мадам Модюи, которая решила полить свои насаждения под покровом сумерек. Шагая по тротуару, он мельком глянул на дом Леруа на той стороне улицы, с закрытыми ставнями, со стенами, испещренными надписями одна непристойнее другой и рисунками не лучше. Там никто не жил уже много недель, и нужно было время, чтобы местные обитатели вернулись к прежней жизни после пережитого всеми кошмара.