— Не директор он, а Хозяин, — поднял палец Прокоп. — Хозяин Кладбища. Есть такая профессия.
— Ого, — только и сказал Данилюк.
Оказалось, что Хозяин Кладбища — это действительно дух… но не призрак. Все призраки — духи, но не все духи — призраки. И Хозяин Кладбища — это такой особый дух, которым обычно становится самый первый, кто здесь похоронен. Как вот Демьян Федорович — его тут прикопали в конце двадцатых, еще до официального открытия собственно кладбища.
Ну а Прокоп тоже оказался духом — и тоже не призраком. Домовым он оказался.
Данилюк особо даже не удивился, услышав, что домовые, водяные и лешие — тоже не сказка и нормально себе существуют бок о бок с людьми.
— Я тут вообще-то редко бываю, — сказал Прокоп. — Моя высотка-то далеко отсюда, аж на Ташкентской. Это я так, в гости зашел, покалякать о всяком.
— На кладбище?.. В гости?..
— Ну а что? На кладбище тоже наши живут. Тут двор ухоженный, соседи спокойные…
— А ты, жначит, по матушке иж Некрашовых будешь, — задумчиво молвил Хозяин Кладбища. — К родне в могилку, жначит. У меня тут ваших-то уж немало лежит, оно конечно. Так-то мешто-то уж на Городшком кончилошя почти, у меня теперь редко новые поштояльцы. Ошобенно такие, чтобы шами швое тело-то шопровождали. Ну что, Лёшка, выпьем жа упокой твоей души-то?
Демьян Федорович деловито цапнул с могильной плиты рюмку водки. Данилюк аж выпучил на это глаза — привык уже, что призраки не могут ни до чего дотрагиваться.
Но Хозяин Кладбища был не призраком. Он преспокойно выжрал водку и закусил конфетками. Было откровенно жутко смотреть, как их перемалывают зубы голого черепа.
— Вообще-то, это мне поставили, — слабо запротестовал Данилюк.
— Нет, паренек, шалишь, — хмыкнул Демьян Федорович. — Это мне поштавили. Как Хожяину Кладбища, подношение. Чтоб я, жначит, жа могилой твоей приглядывал, да коштей твоих не ворошил.
— Да ничего подобного! — возмутился Данилюк. — Это покойному!
— Жабыли люди ижначальный-то шмышл подношений. Ты вообще думаешь, кто вшу эту водку выпивает?
— Я думал, бомжи.
— Иногда и они, конечно. Мне-то одному много не надо. Но вообще-то это мое. По жакону. По традициям.
Данилюк смолчал. Честно говоря, он понятия не имел, в чем смысл этой традиции — оставлять покойному водку и конфеты, — но был уверен, что это все-таки предназначено ему. А не какому-то кладбищенскому упырю.
Даже обидно слегка.
— Да ты не рашштраивайша, тебе там тоже ошталошь, — махнул рукой Демьян Федорович.
— Что осталось-то? — буркнул Данилюк. — Ты все выпил.
— А дух? Дух-то водки тебе ошталша. Бери, да пей.