Джонс вдруг вспыхнул и ткнул в Даймонда пальцем.
— Не смейте меня унижать!
— Об этом я и говорю, — весело подхватил Даймонд. — Вам требуется уважение. Надеюсь, вы достаточно квалифицированны для своей работы?
— У меня диплом и три года тренерства.
— Где учились?
— В Лафборо.
— Я вижу, вы здорово потрудились.
Джонс смерил его взглядом, не очень понимая, смеются над ним или нет.
Даймонд спокойно смотрел ему в лицо. Он не сомневался, что этим человеком двигали больное самолюбие и глубокая убежденность в том, что его не ценят по заслугам.
— Я имел в виду умственный труд, — продолжал он. — Понятное дело, физические тренировки тоже важны, но вы так упорно учились, так много работали над книгами, а теперь на это всем наплевать, верно?
Джонс молча скривил губы, что можно было счесть за знак согласия.
— Вы эксперт по книгам Яна Флеминга. Настоящий авторитет. — В голосе Даймонда не было и намека на насмешку. — Вы вступили в клуб «Ищеек», чтобы говорить о Флеминге, но что-то сразу пошло не так, потому что вы пробыли там всего пару недель. И я догадываюсь почему. Эти люди с их огромным самомнением — я их видел. Могу поспорить, что они сказали вам какую-то колкость: о вашем прошлом или о книгах, которые вы читали, — что-то такое, что вас уязвило и оставило чувство обиды. Не важно, что именно.
У Джонса вырвалось:
— Для меня как раз важно.
— Да? И что это было?
Джонс поморщился. Его рана еще не зажила.
— Они сказали, что Флеминг — это мелодраматическая чепуха. Тупые ублюдки. Начали трещать, что я только зря отнимаю у них время и что они не собираются обсуждать всякую ерунду. Да что они понимают? Флеминга уважали люди почище их: президент Кеннеди, Кингсли Эмис. Меня до сих пор передергивает, как вспомню об этом. Его книги навсегда изменили жанр шпионского романа. Блестящий стиль. Море эрудиции. Внимание к деталям. Если книга пользуется большим успехом, это еще не значит, что речь идет о макулатуре. Агату Кристи тоже продают миллионными тиражами, но «Ищейки» обсуждают ее за милую душу.
— Хотите сказать, что вступились за репутацию Флеминга? — спросил Даймонд. — Или все-таки они задели лично вас?
На шее Джонса задергался мускул.
— Они обо мне ничего не знали. Я не сказал им, где работал.
— Тем более это должно было вас обидеть. Значит, критиковали вас самих — ваш голос, ваши манеры…
— Никто меня не критиковал. Они просто стали меня игнорировать, потому что я восхищался только Флемингом и больше никем.
— Поэтому вы и ушли через три недели?
— Жаль, что не ушел сразу.
— А потом обо всем забыли, пока вам не представилась возможность отомстить?