Достала, стерва. Сырцов разозлился:
— По-моему, мы с вами на брудершафт не пили. >1 ']
— А что нам мешает сделать это сейчас?
— То, что я не пью.
— Все-таки завелся! — возликовала она. — И сдержанность пропала, и юморок, и превосходство над разнузданной бабой. Дал слабинку, сыщик!
Теперь она дала слабинку. Сырцов ласково спросил:
— Следовательно, наш разговор окончен? — И тоже встал. - При такой-то эффектной коде?
— Разговор — да, — согласилась она, шагнула навстречу и прижалась — ладонями к груди, титьками к солнечному сплетению. — Здоровый какой!
— Рост один метр восемьдесят шесть сантиметров, вес девяносто килограммов, — четко отрапортовал он, держа руки по швам.
— И не хочется? — не отрываясь от него, искренно поинтересовалась Маша.
— А какое это имеет значение? Во всяком случае — не буду.
— Ты как Ванька-встанька, — поняла она. — Вроде сбила с ног, а ты лишь покачнулся. Но еще не вечер, Жорик!
— Уже, — возразил Сырцов.
— Что — уже?.
— Уже вечер. И скоро ночь. Вам домой пора, Маша.
— Маленький, но успех. Ты меня по имени впервые назвал.
— Сорвалось случайно.
— Нежданчик вырвался, — поправила она, поощрительно похлопала по его груди ладошками и, оторвавшись от него, заметила дотлевавший — уже и фильтр занялся — в пепельнице свой окурок. Аккуратно притушила его и сказала: — Ты прав, мне пора.
В прихожей Сырцов не выдержал:
--Может, все-таки скажете, зачем приезжали?
— Частично отвечу. На зуб тебя пробовала.
— Ну и как?
— Ты мне подходишь.
--Фу! — обрадовался он и прибег к слегка трансформированному анекдоту: «Полдела сделано: Фира решила, что ей подходит граф Потоцкий. Осталась самая малость: убедить графа, что ему подходит Фира».
- Ну, ты — не граф, — отмахнулась Маша. — Просто мы с тобой начали партию, которая откладывается в равном положении. Я вернусь, Жора, и мы доиграем ее. Учти, я надеюсь выиграть.
Она вышла на площадку и вызвала лифт. Он тотчас подошел и раскрыл дверцы. Она вошла в лифт, уперлась руками в створки, не давая им закрыться, сексапильно посмотрела на него и подмигнула.
--Будь здорова и не кашляй, Юдит Полгар, — попрощался Сырцов. А новоявленная венгерская шахматистка бодро откликнулась:
--Я тебя обыграю, Гата Камский.
Лифт заскользил вниз, мурлыча, как ласковый кот.
Этой ночью, ночью летней,
Вьется хмель тысячелетний.
По железу, по бетону.
По карнизу, по балкону...
Сырцов стоял на крыше дома перед ажурной стенкой, отделяющей общественную крышу от дворика пентхауза и бормотал стишки, пришедшие в голову вероятно потому, что стенка — из железа и бетона.
Что таится там за шторой,