Белый пластмассовый стол и такие же стулья стояли под громадным, диаметром метра в три, зонтом. Легкий ветерок от Нескучного и с Москвы-реки играл лепестками желтых роз, покоившихся в вытянутой вазе.
«В мученические позы в мутных вазах встали розы», — непроизвольно пробормотал он, усаживаясь в удобный стул-полукресло.
- О чем вы, Георгий Петрович? — удивилась Светлана Дмитриевна, протягивая Сырцову чашку.
- Стишки. Просто стишки, — поспешил неизвестно почему оправдаться Сырцов.
--Я поняла. Леонид Мартынов. Но к чему?
--Не знаю. Просто привязались. — Сырцов отхлебнул кофе и обжегся. Фыркнул, как конь, и поставил чашку на блюдце — остывать. Обжигающий кофе варился здесь прямо на столе, в многоярусном сооружении из пластика, стекла и нержавеющей стали. От чего же оно питается? Сырцов, глазами следуя за белым проводом, обнаружил розетку на ножке стола. Отвода в дом не было, значит, стационар, проводка под керамическим полом. Ох, и живут!
Светлана Дмитриевна элегантно дожевала маленький-маленький бутерброд с сыром, сделала беззвучный глоток из чашки и призналась:
— Потихоньку становлюсь сумасшедшей. Вот вы, Георгий Петрович, абсолютно случайно при виде букета прочитали две стихотворные.строчки. А у меня в голове сразу: «...В мученические позы...» Это про нас с Ксенией! У меня сдвиг по фазе, да?
Успокаивать нервическую даму он не собирался:
— А что вы хотите? У вас пропала дочь. Тут сдвинешься.
— Я все поняла. — Светлана Дмитриевна поднялась из-за стола. — В круг ваших обязанностей не входит успокоение распоясавшихся истеричек. Давайте займемся делом.
Он поспешно отхлебнул кофейку и двинул за ней в апартаменты. Бесчисленные комнаты (во всяком случае для Сырцова, который не успевал их считать) были обставлены с той ультрамодерновой роскошной безликостью, которая возникает, если все приобретается по самым престижным проспектам, единовременно. Истинный уют создается уверенной стабильностью, протяженностью во времени, когда каждую вещь в доме приобретают постепенно — поштучно и любовно. Большая разница: апартаменты и дом.
Комната Ксении находилась на внутреннем втором этаже, куда вела винтовая лестница из мореного дуба. Обитая дерматином, под которым легко угадывался толстый слой ваты, дверь нагло разрушала вылизанный дизайн пентхауза. Уловив недоуменный взгляд Сырцова, Светлана Дмитриевна с горечью объяснила:
— По ее настоянию. Чтобы не слышать нас, и чтобы мы не слышали ее.
Он ничего в ответ не сказал. А что было говорить? Вошли. Здесь был мир одинокого и гордого человека. И уют был. Уют дортуара, уют кельи, уют замкнутого в себе пространства. Одна стена — сплошные книжные полки, книги, которые читали, читают и, наверное, будут читать. Вторая, напротив первой, — полки с глиняными игрушками. Дымковскими, смоленскими, каргопольскими, азиатскими... Каждому племени — своя открытая полка. Под игрушками — тахта, накрытая черно-белым пледом. У окна — спартанский письменный стол с суставчатой лампой. Стул, два полукресла, одежный шкаф. Не встроенный, что удивительно. Из предметов роскоши — только новейший музыкальный центр с мощными колонками.