Лицо Эмили начало заливаться румянцем по мере того, как у нее между ног становилось все жарче.
Опустив глаза, она бросила взгляд на Годрика. Его правая рука подозрительно отсутствовала на столе.
– Ты в порядке, Эмили? – спросил Люсьен. – Ты немного горишь.
Девушка отодвинула свою тарелку с супом.
– Кажется, мне жарко от супа, – она пыталась не смотреть на Годрика.
Рука, застывшая пока она отвечала Люсьену, начала двигаться взад-вперед вдоль ее бедра, пальцы погружались в складки ее платья в поисках обнаженной кожи. Возбуждение было настолько сильным, что ей с трудом удавалось держать чашку с чаем без дрожи в руках. Она даже не попыталась убрать его руку.
Все ее мысли были только о теле Годрика на ней, о его губах на ее, о сладких поцелуях, таких, как утром у озера. Выбросит ли она когда-нибудь из головы эти воспоминания? Хотелось ли ей этого?
Как только ланч закончился, Эмили вскочила со своего стула. Мужчины с беспокойством посмотрели на нее.
– Прошу прощения! – Девушка ринулась в свою комнату. Это было единственное место, где она чувствовала себя в относительной безопасности и могла спрятаться, борясь с непрошеным желанием к своему похитителю.
Взобравшись на огромную кровать, она свернулась клубком у изголовья, прижав подушку к груди. Тепло разлилось по всему телу, ей нужно побыть одной, чтобы успокоиться.
На пороге появился Эштон, его широкие плечи заняли весь дверной проем.
– Нельзя ли оставить меня в покое хоть ненадолго? – потребовала она.
Комната, казалось, уменьшилась, когда он вошел. Каждое его движение было грациозным, однако она чувствовала, что он выверял любое свое действие. Подойдя к туалетному столику, Эштон провел пальцем по деревянной поверхности, потом прикоснулся к серебряному гребню. Подняв его, начал внимательно рассматривать украшение.
Он был самым элегантным из бунтарей, и все же, несмотря на слабо скрываемую силу, в нем сквозила уязвимость. В его глазах, в том, как они смягчились при взгляде на нее.
Как будто прочитав ее мысли, Эштон опустил гребень и облокотился на спинку кровати. Скрестив руки, внимательно посмотрел на нее с немым вызовом, но не угрозой.
– Я не собираюсь убегать, – сказала она. «Не сейчас».
Уголки рта Эштона приподнялись.
– Ты слишком умна для этого.
Но он остался там же, где стоял. Она тяжело вздохнула.
– Мне удивительно, что ты еще не спросила меня о нем, – таинственно произнес Эштон.
– Не спросила о ком?
– О Годрике.
– О, ты должен простить меня, – ее голос звучал легко, но в нем чувствовалась ирония. – Мое обычное любопытство затухает, когда меня удерживают против моей воли.