Ух ты. Подобно грызуну, спешащему попасть в коробку с самым лучшим сыром мира, через порог дома Мэгги прошмыгнула верткая фигура Лоренса Хэйворда, главного арбитражера. Он хромал, подобно шекспировскому Ричарду Третьему. («Боевая рана», — обычно говорил он, кивком указывая на свою левую ногу, которая была короче правой. Но он был слишком молод, чтобы участвовать во Второй мировой войне, слишком стар для Вьетнама и никогда даже не приближался к Корее. Ну что можно сказать по этому поводу?) Лоренс («Только посмейте назвать меня Ларри, и ваша песенка на Уолл-стрит спета!») Хэйворд (поговаривали, что эта фамилия — англизированная версия названия датского сыра хаварти) появился в Нью-Йорке, приехав из Кливленда (куда только не заберутся люди) в середине семидесятых годов. За это время он построил империю пригородных автомобильных моек, аптек и срочных химчисток. На Уолл-стрит он приступил к созданию богатства второго уровня путем покупки и продажи огромного количества акций с минимальной маржей в самые выгодные для этого моменты. Сейчас его капитал составлял двадцать семь миллиардов долларов.
«Это самая тупая из всех возможных схем, — думала Мэгги. — И наверняка она вся пронизана нарушениями закона, как сыр рокфор испещрен жилками синей плесени». «Но если она такая тупая, то почему все не могут делать так же? — всегда спрашивал у Мэгги Кеннет, когда она начинала говорить что-то против Хэйворда. А потом отвечал на вопрос сам: — Потому что следует признать правду: Лоренс Хэйворд — гений».
Именно поэтому Хэйворд и был сегодня здесь: Кеннет хотел, чтобы он пришел. Мэгги же, увидев, как он передает свое пальто траурно-черного цвета из шерсти викуньи одному их подрабатывающих у нее сегодня студентов, подумала, что он — слишком мрачный гость для такого праздника, как Рождество. Он выглядел, как Джакоб Марли[5], только в одежде посвежее. У него было такое же впалое, наполовину истощенное, наполовину мумифицированное лицо с мышиными глазками, как у Джона Д. Рокфеллера в девяносто лет — но Хэйворду было всего-то пятьдесят семь. Говорили, что он питается только стеблями сельдерея и крекерами из рисовой муки. Мэгги отметила про себя: надо понаблюдать, что он будет есть сегодня вечером.
По комнатам прошли официанты, держа на весу подносы с холодными и горячими закусками: эмпанадас с кабаньим мясом, «ангелы верхом», листья цикория с кремом из тресковой печени, крабовые палочки, крудитей (она увидела, как Хэйворд украдкой схватил стебель сельдерея. Какой ужас!), тарталетки с сыром горгонзола, фиги с прошутто, оладьи с запеченными кусочками лосося, мини-стейки без костей в горчичном соусе, «пьяные» креветки, нежные колбаски с дарами моря и «поросята в одеялах». Последнее блюдо было данью памяти отцу Мэгги, Фрэнку Хедьюку из Вифлеема, штат Пенсильвания, который умер почти десять лет назад. Вспоминая о нем, Мэгги осторожно вытерла слезу из уголка глаза. Он сейчас в миллионах лет и миллионах километрах от нее и от всего, что окружает ее в этом мире.