/Мысли потянулись к Герману, который проявил себя в такой ситуации, и Вера почувствовала неподдельную гордость. Воскресила в уме его лицо, которое за последнее время слегка подернулось рябью и размылось. Выглядел Герман лет на сорок: подтянутый мужчина с уверенными чертами. На лбу и в углах губ наметились морщины, смотрел он пристально, холодно, с прищуром. В минуты радости на щеках проступали ямочки, но глаза не улыбались никогда — точно у фокусника, который отвлекал зрителя, пока проворачивал трюк. Вера годами размышляла, что за трюк Герман проворачивал с ней, но так и не поняла.
Она закурила, улыбнулась воспоминаниям и не выдержала — позвонила.
— Говори.
Округло и сухо, будто Герман не дышал ей в лицо горячим воздухом и не вдавливал ее тело своим в потные простыни.
— Ты заходил?
Вера снова против воли улыбнулась, но тут же уголки губ потянуло вниз — в динамике раздалось бесцветное "нет".
— Не заходил? Ну ты чего?
Ее обдало холодом, вспомнились слова соседа. Если не Герман, то?..
— Я не помню, где ты живешь. Что с рукой? Ты делала физиотерапию?
Вера ничего не понимала. Она бездумно подняла "насадку" и с трудом, со скрипом натянутой перчатки сжала чужие пальцы.
Мужчина лет сорока звонил в ее дверь. Мужчина лет сорока.
— Вера?
— Физиотерапия? Я… нет, мне надо бежать, да-да. Я рада была слышать твой голос.
Вера зажмурилась и сбросила вызов. Да, Герман пришивал эту руку — все нервы, сосуды и связки, — но иногда казалось, что судьба трансплантата волнует его больше, чем судьба хозяйки. А кем бы он стал без Веры, без ее изуродованного тела? Никому не известным докторишкой из никому не известного городка. Ни интервью по CNN, ни оборудования, ни поста главврача — ни-че-го. Мелкая серая жизнь.
Она помотала головой, отгоняя раздражение. Кто же заходил? Ноги будто сами потянули к Арканову.
— Как выглядел тот мужчина? Когда он был?
Длиннющий, белый как смерть, рыжий. Приходил около десяти-одиннадцати, когда Вера еще гуляла.
У нее заколотилось сердце.
— Коричневые штаны, белая рубашка, красно-синий галстук?
Увы, она не ошибалась.
* * *
Соленый влажный ветер взбивал волны и песок в грязную пену. На пляж надвигался с приливом властный, монотонный гул — разрастался, разбегался по берегу и с утроенной силой вышибал эхо из волноотбойной стены.
Вокруг тела бродили взъерошенные чайки и плаксиво выкрикивали. Вера изучала худое треугольное лицо мертвеца — кожа бледная, голубоватая — и ничего не чувствовала. Она его не знала: ни тонкого носа, ни гладко выбритого подбородка, ни близко посаженных карих глаз. Ни ушей, которые напоминали перевернутые груши.