.
— Жизнь — испытание, — ответил ему Куан, отпустив перед тем несколько комплиментов его прекрасному вкусу в книгах. — Помни, Леонардо, твои друзья зависят от тебя... и ожидают тебя.
— Где они? — спросил тогда Леонардо.
Но Куан сказал ему довольно лишь для того, чтобы оставить его в подозрении, что калиф тайно оставил роскошь Каира и отправился со своими бедуинами в пустыню, взяв с собой Америго — робкого Америго, который равно боялся толпы и женщин. Теперь он был с Красным Джинном, с калифом, который может убить его просто из каприза. О судьбе Бенедетто и Зороастро оставалось только гадать.
Леонардо не видел никого, кроме стражей и шлюх, что навещали его по ночам. Но даже шлюхи были незнакомками: каждую ночь приходила новая. Он позволял им остаться, потому что отчаянно нуждался в обществе; и он представлял себе, что это Джиневра, или Симонетта, или Айше. Иными ночами, занимаясь с ними любовью, он втягивал ноздрями запах их мускуса и благовоний, словно это был удушающий дым пламени, которое пожрало Джиневру в её спальне.
Джиневру, обручённую со смертью.
Айше. Она снова и снова посещала его думы, мечты, фантазии; и Леонардо размышлял о времени, когда она была с ним. Он вспоминал мирные минуты и яростные мгновения любви и дивился, как и когда она успела так запечатлеться в его мыслях. Она не интересовала его, а занятия с ней любовью — ещё меньше. Однако она из ревности похитила у него Никколо. Он вспомнил, как она вскрикивала от боли, когда он брал её... со злостью. Словно она была не объектом вожделения, не сладостным бальзамом, а просто красивым чувственным орудием в чужих руках.
И он всё время помнил о Никколо — его подопечном, его ответственности... и поражении.
Когда худая прыщавая шлюха покинула его постель, Леонардо сел сочинять письмо при свете своей водяной лампы. Скоро мулла призовёт правоверных к молитве, и рассвет окрасит минареты в золотое и розовое. Он писал быстро, по-латыни.
«Дорогой маэстро pagholo!
Я пишу Вам это письмо с великою печалью и мукой, но я и так уже слишком долго колебался, нет, откладывал его. У меня есть основания и доказательства, чтобы быть уверенным: Никколо Макиавелли мёртв. Обстоятельства, которые привели к этому...»
Леонардо вырвал листок из записной книжки и смял в ладонях, пролив чернила на стол. Он обмакнул перо в чернильную лужицу и готов был уже начать сначала, когда Куан, вошедший в его покои неслышно, как дух, и стоявший в паре футов за его спиной, сказал:
— Итак, Леонардо, я вижу, ты наконец готов похоронить своего друга.