Шар начал опускаться, и Куан подбросил в жаровню топлива. В бумажно-тряпичную оболочку повалил горячий дым. Потом, когда они оказались достаточно высоко, китаец сказал Леонардо:
— Брось вниз канаты.
— Зачем?
— Для балласта. Я велел их втянуть, когда мы взлетали, иначе кто-нибудь мог бы ухватиться за них и выдернуть нас из корзины. На небольшой высоте канаты заменяют балласт и спасают нас от падения. А ночью, когда ничего не видно, по канату можно определить, когда начнётся возвышенность.
— Изобретательно, — признал Леонардо; и вдвоём они перебросили канаты через край корзины. Интересно, подумал Леонардо, сколько же времени длится их полёт. Ему казалось — несколько минут, но он знал, что на деле гораздо дольше, потому что Каир уже исчез из виду, поглощённый пустыней, и он, как ни силился, не мог разглядеть голубой полосы Нила. Дымка затрудняла обзор — землю окутал туман.
— Как работает этот шар? — спросил Леонардо.
— Полагаю, — сказал Куан, — что подъём ему обеспечивает чёрный дым. Поэтому мы используем рубленое дерево и солому для той большой печи, из которой наполняется оболочка.
— А не может подъём вызываться жаром?
Куан пожал плечами.
— Логичней предпочесть дым жару.
Леонардо сделал запись в своей книжке. Он был уверен, что всё дело именно в жаре — но это он ещё успеет выяснить... если благополучно приземлится. Вокруг было сыро, словно их вместе с шаром поглотил густой влажный туман.
Куан вытянул руки и сжал кулаки, точно пытаясь ухватиться за край тумана.
— Какое разочарование — узнать, что облака сотворены... — он пожал плечами, — из ничего. Я, как ребёнок, верил, что, если смогу подняться к ним, смогу и прогуляться по ним. Мне казалось, что это небесные страны, и я ни о чём так не мечтал, как исследовать их.
Леонардо не знал, что на это сказать. Он всегда терялся, когда люди открывались ему. Он и подумать не мог, что Куан такая романтичная натура... но ведь они покинули мир законов и правил. Ветра не было, и Леонардо подумалось, что происходящее больше похоже на сон, чем на настоящий опыт. Внизу, казалось, проходили часы, словно время принадлежало лишь геологии и археологии, а для самого Леонардо превратилось в грёзу; он не ощущал бега времени — лишь бесконечность пустыни, такой слепящей белизны, что резало глаза... и небо, которое было миром само по себе — в один миг ясное, в другой мглистое и облачное. И вдруг из тумана появился призрак — отчётливый, словно отражение в зеркале.
Поодаль летел ещё один шар.
— Смотри, — сказал Леонардо Куану. — Вон там, видишь?