...и воздух полон криков, плачей и вздохов.
Никколо Макиавелли
Отряды Мустафы нападали снова и снова — как хорьки, собирающие кровавую дань с гусиного стада; и Кайит Бей подгонял свою армию, точно она отступала. Однако калиф был полон решимости сразиться с Мехмедом, который стоял лагерем на северо-восточной оконечности большой равнины в конце цепочки из длинных и узких горных долин. В скалах над этой равниной стояла захваченная турками крепость — та самая, в которой содержали Айше.
Быть может, и Никколо был сейчас там... если он вообще жив.
А может быть, повелитель турков продал его одному из своих военачальников: Басарабе, который командовал двадцатью тысячами валахов, или Беглербегу, возглавлявшему шестьдесят тысяч румын; или же предводителю Аканги, который не задумываясь выставил бы Никко под пики и стрелы арабов и персов.
Калиф послал за Леонардо на рассвете. Было зябко, словно осенью, и в центре неба ещё мерцали последние звёзды. Леонардо валился с ног от усталости — всю ночь он и Хилал провели на ногах. Турки атаковали каждую ночь, без факелов — единственным признаком их приближения было смертоносное пение стрел. Артиллерия оказывалась бесполезной — стрелять можно было разве что по теням, по лесу, по веткам, колыхавшимся на ветру. Но на сей раз турки напали на орудия и попытались увезти многострельные пушки Леонардо, установленные на повозках: то-то был бы щедрый дар Мустафе! По счастью, мамлюкская кавалерия перехватила турков и вырезала всех до единого.
В лагере знали, что за этой атакой последует другая — утром ли, днём или посреди ночи. Эти вылазки медленно, но верно сокращали армию калифа ещё прежде, чем она добралась до поля битвы. Турки не всегда проявляли алчность; иногда они просто убивали и отступали. Солдаты, составлявшие фланги колонн на марше, знали, что обречены на смерть, так же верно, как если бы калиф самолично готовился разрубить их пополам. В их представлении турки были не солдатами из плоти и крови, но джиннами, сотворёнными из огня и дыма. Недостаток сна и страхи перед внезапной смертью ослабляли дух самых закалённых и испытанных воинов. Кайит Бей не мог отправлять в рейды своих людей, даже наёмную конницу, этих прирождённых убийц— разве что хотел увидеть их снова насаженными на ряды кольев.
Хилал был прав: такая война была непривычна для калифа.
— Со всеми твоими изобретениями, маэстро, со всеми твоими пушками и колесницами и прочими военными машинами — я всё же бессилен.
Кайит Бей сидел в сумраке, имевшем синеватый оттенок, словно был вечер, а не преддверие дня; курил трубку и потягивал кофе. Рядом с Леонардо стоял Куан, а около калифа сидели Хилал с несколькими евнухами и избранные мамлюкские генералы. Воздух в шатре был спёртый, словно перенасыщенный миазмами желчной ненависти, ибо все эти люди ненавидели друг друга, так же как, вероятно, ненавидели своего повелителя Кайит Бея, собравшего их вместе.