— Возможно, ты был прав, — сказал Леонардо. — Я тоже много думал над тем, что произошло. Быть может, я всё же убил его.
— Нет, — сказал Сандро, — не убил.
— Что же ты не подошёл ко мне раньше?
— Я пытался, но ты был такой... холодный, такой далёкий. Я думал, что ты изменился, что всё случившееся...
— А я и впрямь изменился?
— Не знаю, — сказал Сандро. — Но душа моя рванулась к тебе, когда турецкие послы показали голову Айше. Я уже видел у тебя такой взгляд.
— Что же это был за взгляд? — спросил Леонардо.
— Как тогда, когда ты стоял у окна в спальне Джиневры. За мгновение до того, как ты прыгнул вниз, спасаясь от огня. Когда ты смотрел на нас из окна, у тебя на лице было точно такое же выражение.
— Помнится, мне тогда почудилось, что рядом с тобой и Никколо стоит Тиста. Но Тиста был мёртв. Бедный Тиста.
— Мне очень жаль, Леонардо.
Леонардо кивнул Сандро, крепко стиснул его плечо и, не оборачиваясь, проговорил громче:
— Но у нас, кажется, появился слушатель. — Он имел в виду Гутне, которая ехала сейчас вплотную к ним, чуть позади. Они слегка придержали коней, чтобы она могла нагнать их. Лицо её скрывала вуаль, и трудно было сказать, смущена ли она тем, что её застигли за подслушиванием.
— Мой господин печалится не об Айше, — сказала Гутне. Она обращалась к Сандро, словно он уже был её господином... или они были равны... или у неё вообще не было господина.
— О ком же? — спросил Сандро.
— О вашем друге... как его... Нилико? — Гутне обернулась к Леонардо.
— Никколо?
— Да, Никило.
— Откуда тебе это известно? — спросил Леонардо поражённый.
— Я слышала твои сны...
— Мои сны?
— Ты говорил о нём во сне, маэстро.
И в этот миг Леонардо увидел лицо Никколо — увидел мысленным взором, но ясно, до мельчайших подробностей, словно смотрел наяву.
Словно видел сон.
И с грустью спросил себя, не заглянул ли он в лицо смерти.
Позднее в своём унынии он разыскал Миткаля, и они долго беседовали, как частенько делали в дороге. Эти беседы дарили Леонардо радость и утешение, потому что Миткаль поглощал новые знания с той же жадностью, что и Никколо. И Леонардо рассказывал ему о своём соборе памяти, пересказывал исторические труды Плиния; он учил мальчика алгебре, свойствам зрения и нотной системе Гвидо д'Ареццо.
Он учил Миткаля, как когда-то учил Никколо...
Но Миткаль был одержим Валтурио и Александром Великим, искусством и теорией войны — ибо он был обманщиком, этот Миткаль.
Как и Никколо, он только с виду казался ребёнком.