В гневе, стыде и разочаровании он швырнул в огонь то, что осталось от книжки. Это эпитимья, которую он сам наложил на себя за то, что сделал. Быть может, Святая Католическая Церковь простит его... та самая Церковь, над которой он смеялся всю жизнь. Теперь же, в старости и болезни, он принял Святое Причастие от церковников, которых некогда объявлял фарисеями.
— Маэстро, что вы делаете? — вскрикнул Франческо Мельци, войдя в комнату. Выронив поднос с супом и хлебом, он подбежал к огню и попытался вытащить последние листки — тщетно.
— Оставь, — спокойно сказал Леонардо. — Ты обожжёшься.
— Зачем вы сделали это? — Франческо опустился на колени подле Леонардо. — У нас же столько времени ушло на разбор ваших заметок.
Леонардо вздохнул.
— То, что я уничтожил, к ним не относится.
— Теперь конечно нет, — саркастически заметил Франческо, вставая. Этот внешне тихий юноша был человек с характером; бывало, что Леонардо, несмотря на всю верность Франческо, подумывал, не отослать ли его домой, в Милан. Он был загадкой: то — простой, едва ли не лебезящий слуга, то вдруг начинал дерзить, будто вспоминал о своём положении в обществе. — Вы заставили меня поклясться, что я сохраню ваши записки, не допущу, чтобы они были проданы или уничтожены. И я поклялся, потому что считал, что они бесценны, что они помогут улучшить наш мир.
Леонардо откинул голову на высокую спинку кресла и закрыл глаза.
— Ты поклялся, потому что считал, что я умираю.
— И потому, что люблю вас.
Леонардо кивнул, соглашаясь. Он чувствовал в правой руке тепло и покалывание, словно он отлежал её. Тепло медленно превращалось в боль.
— Уничтожить эти страницы — всё равно что убить.
— Ты не говорил бы так, знай ты, что это такое — убивать. — Леонардо помолчал. — Тем не менее я клянусь тебе: эти страницы не были частью моей работы. Они не более чем развлечение и ничего не значат. — Он говорил, а боль струилась в нём, как вода; она текла вверх, от кисти к плечу, оставляя за собой онемение. Леонардо ничем не выдал себя; то, что за ним придёт смерть, не удивляло его. Однако он не был готов к ней и не будет готов никогда, ибо даже ещё не начал понимать, из чего сотворены мир и небеса.
— Неправда, — сказал Франческо, нечувствительный, как все юнцы его возраста. — Это были ваши заметки о полётах. Я читал их. Я знаю. Вы летали по воздуху, я всё прочёл. И письма.
Леонардо открыл глаза. Неужто Франческо обшарил все его шкафы и сундуки в поисках обрывков бумаги с набросками?
— Это всё выдумки, — сказал он. — Сказки для развлечения короля.