– Что это, мамочка? – упорствует Линкольн.
– Слон, – шепчет она.
Небо расчищается от облаков, и ей кажется, она различает на грубой шкуре слона колеблемые ветром волоски.
– Лежит? – спрашивает Линкольн.
– Да.
– Почему он лежит?
Можно было бы сказать сыну, что слон спит. Вероятно, это более мягкий ответ, но ей не хочется так говорить. Как-то некрасиво лгать ему прямо в лицо, после того как он пережил эти часы вместе с ней, щека к щеке, рука в руке. Кроме того, она хочет поделиться с кем-то этими словами, а он здесь единственный собеседник.
– Он мертвый, – говорит она.
– О-о! Его убили те люди?
– Да.
Джоан не в силах оторвать взгляд от слона. У него такой жалкий хвост, напоминающий червяка.
– Как его зовут?
– Не знаю, – откликается она. – Какое, по-твоему, у него было имя?
Он хмыкает, словно раздумывая.
Пошатываясь, Джоан идет дальше, увлекая сына за собой, сердясь, что потратила энергию и время на слона, вместо того чтобы обращать внимание на углы, стены и укромные места вокруг. Он идет с ней, но голова его по-прежнему повернута в сторону слона. Ему нравится давать вещам имена: у него есть семья маленьких игрушечных кроликов в одежде. Одного зовут Софтбол, другого Бейсбол, есть также брат по имени Крошка-Кролик-Без-Ушей – Мадлз отгрыз ему уши – и сестра по имени Сьюзи-Кэт. Когда-то была малышка по имени Сьюзи-Ведьма, но Мадлз сгрыз ее целиком. У Линкольна тьма пластмассовых футболистов и складное поле, и он дает игрокам разные имена. Одного нападающего зовут Изжеванный Губан. Есть принимающий по имени Сьюзан.
– Было? – переспрашивает Линкольн.
Она успела потерять нить разговора.
– Что?
– Разве у него больше нет имени? Разве, когда кто-то умирает, у него не остается имя?
– Я имела в виду «есть», – уточняет она. – Как, по-твоему, его зовут?
– Маршмэллоу, – говорит он.
Она крепче сжимает его руку.
Когда он играет со своими пластмассовыми футболистами, то заставляет квотербеков выкрикивать ободряющие возгласы: Играем энергично! Играем быстро! Разве мы делаем плохие блокировки? Нет! Хорошие блокировки? Да!
Исключительно милый ребенок. Его легко огорчить.
Линкольн снова останавливается и поворачивается, чтобы посмотреть на слона. А может, его внимание привлек мотылек или падающий лист.
– Линкольн, – наклонившись к его уху, шепчет она. – Нам надо идти. Нам нельзя смотреть на вещи, которые не имеют значения.
Вокруг так много пространства. Так много вероятных укрытий, которые невозможно обнаружить, пока кто-нибудь не выйдет оттуда с поднятым оружием. Она продолжает озираться по сторонам, понимая, что не в состоянии увидеть всё.