– В конце концов, я не продавал свою душу! – Форма Грея пропиталась потом, он злобно глядел на Питера Марлоу. Но в душе он задыхался от ненависти к самому себе.
«А со Смедли-Тейлором? – спрашивал он сам себя. – Верно, я тоже продался. Я сделал это. Но по крайней мере, я знаю, в чем был не прав. Я знаю. И знаю, почему это сделал. Я стыдился своего происхождения и хотел принадлежать к благородному классу. К вашему проклятому классу, Марлоу. К армии. Но сейчас мне на это наплевать».
– Вы, мерзавцы, получили мир даром, – вслух сказал он, – но ненадолго, клянусь Богом, не навсегда! Мы собираемся сквитаться с вами, мы, люди, подобные мне. Мы не для того дрались на войне, чтобы в нас плюнули. Мы собираемся свести счеты!
– Удачи вам в этом!
Грей пытался справиться с дыханием. Он с усилием разжал кулаки и стер пот со лба.
– Но с вами даже не стоит драться. Вы мертвы!
– Все дело в том, что мы оба живы-живехоньки.
Грей повернулся и пошел к двери. Стоя на верхней ступеньке, он оглянулся.
– Я должен благодарить вас и Кинга за одну вещь, – злобно сказал он. – Ненависть к вам обоим спасла мне жизнь.
Потом он широким шагом ушел, ни разу не оглянувшись.
Питер Марлоу бросил взгляд на лагерь, затем на хижину и на разбросанные вещи Кинга. Он поднял тарелку, на которой жарили яйца, и заметил, что она уже покрыта пылью. Думая о своем, он рассеянно поднял стол и поставил на него тарелку. Он размышлял о Грее, Кинге, Сэмсоне, Шоне, Максе и Тексе. Думал, где жена Мака, и о том, не была ли Нья просто видением, о генерале и о чужаках в лагере, и о доме, и о самом Чанги.
«Я не могу понять, не могу понять, – беспомощно повторял он. – Неужели приспосабливаться к обстоятельствам плохо? Что дурного в том, что ты стараешься выжить? Что бы я сделал, будь я Греем? Что бы сделал Грей на моем месте? Что есть добро, а что зло?»
И Питер Марлоу, терзаемый мучительными мыслями, знал, что единственный человек, который, вероятно, мог бы объяснить ему это, погиб в ледяном море в походе на Мурманск.
Глаза его скользили по предметам из прошлого – столу, на котором покоилась его рука, кровати, на которой он выздоравливал после болезни, скамейке, которую они делили с Кингом, стульям, на которых они хохотали, – почти развалившимся и заплесневелым.
В углу валялась пачка японских долларов. Он подобрал их и стал разглядывать. Потом начал бросать один за другим. Когда бумажки улеглись, их снова облепили тучи мух.
Питер Марлоу встал на пороге.
– Прощайте, – сказал он всему, что принадлежало его другу. – Прощайте и спасибо.
Он вышел из хижины и двинулся вдоль стены тюрьмы к цепочке грузовиков, которые терпеливо дожидались у ворот Чанги.