Грибиков с томиком Спенсера свертывал с улицы в Табачихинский; бесчеловечные переулки открылися; человечили к вечеру; днем - пустовали.
Вот дом угловой; дом большой; торопился чернявенький, маленький: в распенснэ; глаза - вострые; шляпа - с полями; и Грибиков знал его: барин, с Никольского - Гершензон; здесь проходят "они" воскресеньями, к господину Иванову, сочинителю. Господин сочинитель Иванов, с Григорием Алексеевичем (от Кудринской, от Садовой) да с Николай Николаичем от церкви великомученицы Варвары Ликуй-Табачиха, - в преумственные разговоры припустятся; Степанида, кухарка Иванова (Вячеслава Иваныча) ходит на двор к ним: и барин Рачинский взовет с папироской: "Исайя ликуй"; и пойдут они - взапуски; господин сочинитель Иванов туманов подпустит: дымят до зари; ничего - безобидные люди. Да, Грибикову - все известны: дома и квартиры - по Табачихинскому и по семи Гнилозубовым; например, этот дом: почему он пустует? Китайский князь двадцать пять лет подавившийся костью, является здесь по ночам: подавиться; он давится каждою ночью; нет мочи от этих давлений. Княгиня живет за границей, с княжною, которая выйти замуж не может: она поступила давно на военную службу; такая есть армия там: называется армией спасения жуликов.
11.
Размышляя прошел уже Грибиков, дергаяся ногами, на двор мимо лысины с бутылочным битышем, к трехъэтажному белому дому; и разговаривал там со старушкою, кувердящейся чепчиком из разлинялых кретонов: в окошко; старушка показывала на бледную барыню:
- И то - "дядя Коля", и се - "дядя Коля"; все "дядя" да "дядя", а говорят: "дядя Коля" - не дядя... Коль дядя, так "дядею" будь, а то "Колею" называет его: сама слышала.
- Николай он Ильич, из Калошина... - отозвался ей Грибиков.
- И мемекает песенки с нею.
А барыня, о которой шла речь, вся закуталась тарлатановой кисеею; летами страдала сонной лихорадкой она; осенями же - потом ночным (терпентиновый запах сопровождал ее); против - над домиком, над кирпичнокоричневым - вздуло белеющий клок раскосматого облака: облак - замраморел пятнами тени; и пели:
Прости небесное созданье,
Что я нарушил твой покой.
Сидел на приступках мужчина, 1000 такой синяковый, волдыревший: пустобай, заворотник, которому пустозвонят года, с бородою песочного цвета, красновеснушчатый, красноглазый; зевай-раззевайский пускал он на драный сапог; ему Грибиков очень дельно заметил:
- Пошел в разизноску, Романыч.
Попробовал пальцем подпек, и на палец уставился, точно увидел он что-то.
- Опять синяки расставляешь себе на лицо.