Накинув куртку, Максим по привычке хлопнул по боковым карманам с обеих сторон, потом по нагрудным, проверяя, на месте ли права, ключи от машины и паспорт. Хлопнул и замер — карман, где обычно лежал паспорт, был пуст. Он пошарил рукой — действительно пуст. Полез в другой карман и с трудом вынул паспорт. Карман был маловат для него, Максим никогда не забывал об этом. Он присел на обувную полку и чуть не заплакал. Все шло так хорошо! Ну зачем ей понадобилось… Слишком уж вошла в роль детектива. Аллочка, Аллочка, как же теперь быть? В голову пришла бредовая идея: признаться ей во всем, объяснить все честно. Но ведь она не удовольствуется малым, выпотрошит его до дна. А то, что там, на дне, ей скорее всего не понравится. Сильно не понравится. Максим со вздохом поднялся, оглянулся на пустую гостиную, шепнул: «Прощай, Алка!» — и, хлопнув дверью, быстро побежал вниз по лестнице.
Салон на Каменноостровском оказался маленьким и безлюдным. Два парикмахера, косметолог, солярий и гирудотерапевт, являющийся по требованию. Непонятно, с чего это Соболева облюбовала такое неказистое место.
На одной из дверей значилось: «Косметолог. Зоя Спичкина». «Наверно, та самая», — шепнула я Алке, и она закатила глаза к потолку.
Через несколько минут из курилки к нам вышла женщина лет сорока пяти с вытянутым лошадиным лицом и обвисшими щеками. Уголки ее губ были безнадежно обращены к подбородку так, что возникало чувство, будто у нее либо болит живот, либо муж — горький пьяница.
— Ей бы не косметологом, ей бы инспектором по технике безопасности работать! — шепнула Алка на манер чревовещателя, не разжимая губ, и обворожительно улыбнулась женщине.
— Массаж? — спросила Спичкина тоном, который не оставлял сомнений: и живот болит, и муж — пьяница.
— Да, — ответила я ей ласково.
— Сюда, — ткнула она пальцем в кушетку и отправилась мыть руки.
Я была уверена, что лежу на той самой неудобной кушетке, которая стала последним ложем Соболевой. Других кушеток в салоне не было, разве что в солярии. Никаких чувств у меня не возникло: ни страха, ни брезгливости. В конце концов, Соболева умерла не здесь, а в больнице.
Алка смотрела исподлобья, пристроившись в кресле в самом углу, Спичкина уныло попросила ее подождать в коридоре, но Алка категорически отказалась, заявив ей, что знает такие салоны, где друзей оставлять одних небезопасно. Спичкина вздрогнула, густо покраснела, и лицо ее еще больше вытянулось. Намек она поняла и тут же под благовидным предлогом ретировалась в соседнюю комнату.
— Мада-ам, — позвала Алка, — может быть, мы тоже слиняем, пока есть шанс? Не то чик, кадрик… — Алка изобразила отвисшие щеки, — будешь после ее массажа совсем как она.