— Но ты ведь пьешь столько же, сколько и я.
— Тебе кажется…
— И все-таки…
— Машина уже заказана. Не волнуйся.
— Да?
— А что ты мог бы сделать ради Мадам?
— Ну, наверно, все то, что я и делаю…
— И все?
— Думаешь, этого мало?
Совсем как дитя неразумное.
— Ты мог бы ради нее убить человека?
Смотрит ошарашенно.
— О чем ты? — трясет головой, словно пытаясь сбросить хмель, но тот не отпускает его.
— Уж мне бы ты мог сказать.
— Тебе интересно? — улыбается он. — Ну я думаю, при определенных обстоятельствах…
— При каких?
— При определенных. Кларисса, мне кажется, подъехала машина…
Он думает, я отпущу его просто так. Нет, голубчик. Слишком долго ждала я этого дня и часа. Все еще впереди, но сегодня будет положено начало. Не все сразу. И не возражай. Я теперь другая. И мой горький опыт научил меня многому. Тебе не уйти от меня. А Мадам пусть поищет себе кого-нибудь другого. Ей ведь все равно. Ее удел — сидеть в пустых холодных комнатах, смотреться в зеркало, перебирая поблекшие драгоценности, и стареть, стареть, стареть…
— Кларисса, над чем ты смеешься?
— Над собой, над кем же еще!
Смешно — сил нет. Это я о себе подумала, а не о Мадам. Это я сижу в холодной комнате и старею. Я, а не она! Мне уже двадцать семь, это старость. А в сердце только горечь и ничего, кроме горечи. Разве Мадам знает, как это горько — смеяться над собой? Она, которая не упустит случая посмеяться над другими? Посмеяться тогда, когда стоило бы оборотить взгляд на себя и плакать, плакать навзрыд.
— Пора собираться?
— Сначала соберись с мужеством…
Он оставит ее. Их супружеству всего три года, и это не срок. Даже мужа у нее не останется. Это ведь единственное, чем она обладает. Душный мирок иллюзий рассыплется, и останется только холодная комната. И старость. Вот так.
— Похоже, там внизу…
— Они всегда приезжают вовремя.
— Я так благодарен тебе, и-и-к, Кларисса.
— Брось. Что там у нас в следующей сцене? Кажется, роман?
— Ну это еще не скоро…
— Однако подготовиться не мешало бы…
Я беру тюбик ядовито-красной помады и, глядя ему прямо в глаза, крашу губы. Подхожу вплотную. (Мне кажется или он действительно побледнел?) Поднимаюсь на цыпочки и целую в висок. Черт! Немного смазано получилось. Да уж ладно, оставим как вышло. (И отметим на всякий случай, что целоваться он ко мне не полез!)
— А теперь…
Я прыскаю на него духами, он дурашливо закрывается руками и кричит:
— С ума сошла! Этого в сценарии не было!
Обожаю мужчин, которые любую ситуацию пытаются обратить в шутку. Заполучить их проще простого. Они не могут изменить себе. До края постели они все шутят, а потом становится поздно. Не получается у них в последний момент сделать серьезное лицо и сказать: извини, малышка, ты мне никогда не нравилась.