Полдня я убил, накручивая круги возле своего дома: только бы не возвращаться. Чувствовал себя последним трусом, но никак не мог разобраться, чего боюсь больше: возвращаться в пустую квартиру или рассказать всю правду Алле. Мне не хотелось ни того ни другого: ни возвращаться, ни исповедоваться. Вот как закрутилось — не распутать. Возвращаться означало лишиться всего, рассказывать (а уж если рассказывать, то все) могло означать то же самое. Скорее всего, означало то же самое. «Извини меня, Аллочка. До встречи с тобой я был ветреным молодым человеком, очень-очень ветреным. Но теперь я переменился и стал полной своей противоположностью. Ты мне веришь?» — «Конечно, верю!» Ой, даже не смешно. Алла, возможно, и переживет такой удар, а вот ее чувство вряд ли. Как ни крути, ничего не получается.
И всю первую половину дня я считал, что меньшим злом для нее будет мое неожиданное и необъяснимое исчезновение. Пропал и пропал, подлец. Нету и нету. С глаз долой — из сердца вон негодяя. Пусть катится, туда ему и дорога.
Ах, если бы она могла отнестись к моему исчезновению так легко! Клянусь, никогда бы ей на глаза не показывался. Очень я ее полюбил. Смешное слово. Старинное, немодное, ко мне плохо применимое, но более точного не подобрать. Но ведь она не сможет. Она ведь… Я вспоминал ее глаза, руки, губы, и ум умолкал, уступая душевной буре и сердечной смуте.
Я и не заметил, как оказался у собственного подъезда. Замечтался. Забылся. Разинутая пасть парадной с лестничным пролетом вместо языка и с перилами вместо клыков уже приготовилась поглотить меня. Но тут откуда ни возьмись появилась соседка и отрапортовала мне про все новости, произошедшие в мое отсутствие. Что телефонный кабель уволокли, в лифт кошку дохлую подбросили, и теперь собирают подписи и деньги, чтобы закрыть дверь на замок с кодом. Она заставила меня очнуться, отыскать в списке свою фамилию и поставить подпись «супротив» нее, вытащить бумажник и осознать, что денег не хватает.
— С собой нет, — оправдываясь, говорил я, отступая назад.
Мне хотелось снова бездумно нарезать круги и поскорее убраться от своего подъезда.
— Так поднимись домой, — удивленно требовала соседка.
— Я тороплюсь…
— Да ты ж вроде домой шел…
— Шел, а потом вспомнил…
— Уж как знаешь, а деньги мне сейчас доставь. Ты ж только что бумагу подписал, будто я у тебя деньги уже приняла. А сам в кусты?
— Уже подписал? — спросил я автоматически, понимая, что, став заложником обстоятельств, я непроизвольно сделал выбор.
— А это что? — потрясала в воздухе бумагой соседка. — Не подпись, что ли?